– Вовсе нет. Он сидел ближе к вам.
– Вы хотите сказать, что не понимаете по-французски?
– Нет, понимаю, – ответил Гиллер.
– Когда я играл этюд, он пробормотал сквозь зубы: «Это здорово напоминает сонаты Скарлатти».
– Не вижу ничего обидного в этом замечании.
– Тем не менее... – сердито бросил Мендельсон.
Когда молодые люди прощались, Мендельсон спросил:
– Итак, ты считаешь, что мне стоит еще встретиться с Россини?
– Непременно.
– Что ж, пусть так и будет! Тогда до завтра, ради любви к Россини.
В письме из Франкфурта от 14 июля 1836 года Мендельсон рассказывает своей матери и сестре Ребекке: «Вчера утром я отправился к Гиллеру, и можете себе представить, кого я там встретил? Россини, большого и толстого, пребывающего в самом добродушном и веселом настроении! По правде говоря, я знаю не много людей, которые могут быть такими воодушевленными и забавными, как Россини, когда он того пожелает. Мы только и делали, что смеялись. Я пообещал, что община Святой Цецилии исполнит для него «Мессу си-минор» и другие произведения Баха; было бы хорошо, если бы Россини стал поклонником Баха. Но он придерживается мнения, что в каждой стране свои обычаи, и говорит: с волками жить – по-волчьи выть. Он утверждает, будто в восторге от Германии, и рассказывает, что, если вечером оказывается на Рейне и ему дают меню вин, официанту приходится потом провожать его до комнаты, иначе он никогда ее не найдет. О Париже и тамошних музыкантах, а также о себе самом и своих произведениях он рассказывает самые забавные и потешные вещи, а ко всем присутствующим демонстрирует беспредельное уважение, так что ему можно было бы поверить, если не иметь глаз и не видеть его хитрого лица. Но ум, живость, отшлифованность каждого слова... Тот, кто не считает его гением, должен хоть раз послушать его, и он тотчас же изменит мнение».
Гиллер пишет, что в 1855 году в Трувилле Россини «описал хорошее исполнение его [Мендельсона] октета, которое слышал во Флоренции, и мне пришлось с очень способной пианисткой из Парижа, мадам Пфайфер, оказавшейся тогда в Трувилле, сыграть ему в четыре руки симфонию ля-минор. «С каким изяществом, с какой смелостью умел Мендельсон разрабатывать самый маленький мотив, – сказал после этого Россини. – Как случилось, что он не написал ни одной оперы?> 18 Неужели он не получал предложений от всех театров?» Когда Гиллер объяснил ему, что ни один немецкий директор театра никогда не подумает о том, чтобы заказать оперу, Россини заметил: «Но если не поощрять молодые таланты, если им не предоставлять возможности накопить опыт, то ничего не получится». Гиллер ответил, что немецкие композиторы отдают предпочтение инструментальной музыке. «Они обычно начинают с инструментальной музыки, согласился Россини, – возможно, это мешает им впоследствии приспособиться к требованиям вокальной музыки. Им требуется усилие, чтобы писать проще, тогда как итальянским композиторам трудно не быть тривиальными».
16 августа 1836 года Россини был в Баварии, возможно, проходил там короткий курс лечения. Вернувшись во Францию, он завершил работу по приведению в порядок своих дел на время длительного отсутствия. 24 октября он выехал в Болонью, проехав через Турин, Милан и (9 ноября) Мантую. Он посылал сообщения о своем путешествии Северини в театр «Итальен». «Ревю мюзикаль» отмечает: «Прославленный пезарский лебедь уехал в Италию: он хочет повидать отца, слишком пожилого, чтобы совершить подобное путешествие. Пусть прекрасные небеса Италии снова вдохновят его; может, великий композитор вскоре привезет с собой еще один шедевр для «Опера» или для театра «Итальен»!»
Автор статьи явно не имел ни малейшего представления о том, с каким возмущением относился Россини к судьбе своих опер в «Опера», где его долю составили всего лишь второй акт «Вильгельма Телля» и третий акт «Моисея», но где не скупились ни на какие расходы, чтобы гарантировать небывалый успех операм Мейербера – «Роберту-Дьяволу» (21 ноября 1831 года) и «Гугенотам» (первое исполнение 29 февраля 1836 года, в сорок четвертый день рождения Россини). Россини явно не имел намерения сочинять новую оперу. Однако в сентябре 1885 года поэт-либреттист Акилле де Лозьере написал, будто Россини сказал ему, что взялся бы снова за написание оперы, если бы ему предложили хорошее либретто о Жанне д’Арк или Ребекке («Айвенго»); возможно, Россини имел в виду годы вскоре после 1829-го.
