Вопрос с ежегодной рентой был решен в пользу Россини, и у него не было больше причин задерживаться в Париже: он мог продолжать заниматься делами театра «Итальен» и по почте, от «Опера» же он больше ничего не ждал и не хотел. Россини собирался вернуться в Болонью, когда его друг банкир Лионель де Ротшильд пригласил его с собой в путешествие в Бельгию и по рейнским землям в июне 1836 года. В своем письме от 26 июня Эмилио Лупу Россини сообщает: «Я совершил путешествие во Франкфурт, проехав через Брюссель, Антверпен, Экс-ла-Шапель, Кельн, Кобленц, Майнц и т. д., и уверяю вас, в мире нет ничего прекраснее, чем берега Рейна. Какая роскошь, какая растительность, какие соборы, какие предметы старины! Я уже не говорю о картинах Рубенса и Ван Дейка, так как мне понадобилось бы страниц двадцать, чтобы описать их огромное количество и несравненную красоту. Я по-настоящему очень доволен этим маленьким путешествием, конечная цель которого присутствовать во Франкфурте на свадьбе моего дорогого друга Лионеля Ротшильда»> 17 .
Сначала Россини остановился в Брюсселе, здесь в честь него местный оперный оркестр устроил импровизированный концерт около гостиницы; затем последовал концерт членов местной Филармонической академии, провозгласившей его своим почетным членом. Он посетил Антверпен и поездом вернулся в Брюссель. Этот опыт так сильно расстроил ему нервы, что никогда уже больше его не удавалось убедить воспользоваться железной дорогой; говорят, он несколько дней после поездки страдал от расстройства нервов. По возвращении в Брюссель его представили королю Бельгии Леопольду I, с которым он познакомился в Лондоне в 1824 году и который произвел его в кавалеры бельгийского ордена. В Льеже его встретили еще более экспансивно, чем в Брюсселе: местная газета утверждала, что весь город был украшен, и серенады Россини исполнили оркестр, военный оркестр и певцы оперы.
Во Франкфурте также торжественно отпраздновали приезд Россини. В его честь был устроен роскошный банкет в «Майн-Люст», где он услышал молитву пилигримов из оперы «Граф Ори», исполненную в форме вокального квартета на стихи, прославляющие его; в конце пира среди тостов и одобрительных возгласов прозвучала перегруженная комплиментами, способная повергнуть в смущение речь. Переводил для Россини Фердинанд Рис. Провозглашались тосты за немецких композиторов, включая Гиллера, Мендельсона, Риса, Якоба Розенхайна и Алоиса Шмитта. С помощью Риса Россини сказал: «Я на всю жизнь сохраню в своей памяти этот теплый прием, но главное, что я могу хранить его в своем сердце». Он оставался во Франкфурте неделю. Гиллер впоследствии рассказал об ужине, устроенном в его доме, во время которого каждый из присутствовавших делал Россини комплименты, и один виртуоз за другим исполняли фрагменты сонат, ноктюрны и вариации по мотивам «Вильгельма Телля», при этом все потели от нестерпимой жары, установившейся в городе. Только Россини, по словам Гиллера, оставался спокойным, всем улыбался и говорил всем что-нибудь приятное.
Здесь же у Гиллера Россини познакомился с Мендельсоном, только что приехавшим во Франкфурт, проведя ночь в дилижансе, – по этой причине Россини, страстно желавший послушать, как тот играет на фортепьяно, предложил отложить это удовольствие на следующий день. «Я был изумлен, – пишет Гиллер, – увидев, как Феликс подчиняется дружелюбным требованиям Россини, когда, сидя рядом с фортепьяно, он высказывал свои наблюдения и критические замечания в таких выражениях, что каждому становилось понятно, что в нем говорит не только ум, но и сердце». Сорокачетырехлетний Россини и двадцатисемилетний Мендельсон встречались еще несколько раз в последующие дни, и принятая на себя Россини роль старшего по возрасту и всемирно известного композитора немного раздражала молодого человека. Однажды, плавая в Майне с Гиллером, Мендельсон сказал:
– Если ваш Россини сделает мне еще хоть одно замечание, подобное тому, которое сделал сегодня утром, я больше не буду ему играть.
– А что он вам сказал? – спросил Гиллер.
– Вы прекрасно слышали.
