И я споткнулась, упала прямо на мокрый асфальт, обдирая руки, которыми пыталась притормозить.
А когда подняла глаза на батюшку, надеясь, что он поможет мне встать — поняла, что его надо самого сдавать в психушку.
Ветер яростно трепал его церковные одежды, а он стоял в ночной темноте и страстно читал какую-то молитву на старославянском языке, но странно — я понимала его.
— Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, огради святыми Твоими ангелами и молитвами Всепречистой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, силой Честного и Живостворящего Креста, святого архистратига Божия Михаила и всех небесных сил бесплотных…
Небо за его спиной с ужасным грохотом раскололось молнией, зазмеилось трещинами, словно разбитое стекло. Я вздрогнула. Иоанн стоял непоколебимо, даже не сбился.
— Господи! Помощи прошу от войска нечистой силы! — кричал он ввысь, воздев руки. — Да не возмогут они причинить мне и рабе твоей Магдалине вреда и гибели! Ибо нет выше Бога и силы Его! Яко было, есть и будет Царствие Твое, Божие!
— Аминь, — повторила я вслед за ним.
Он остро взглянул вниз, где под его ногами все так же валялась я, словно кукла, забывая нерадивой девчонкой.
— Магдалина? — каким-то странным тоном спросил он.
— Руку подай, джентльмен, — сварливо отозвалась я.
— Слава Тебе, Господи! — посмотрел он в небо и помог мне встать.
— Что за спектакль ты тут устраиваешь? — с неким любопытством спросила я. — И перед кем? Вроде, кроме меня прихожан нет.
— Ты что, ничего не поняла? — нахмурился он.
— Так, — устало сказала я. — Во мне что, опять была только что не я?
— Да, — коротко сказал он.
— Чего делала?
Он смутился, покраснел, но ответил:
— Непотребство творила.
Я воровато осмотрела себя, но все же спросила:
— Стриптиз хоть не танцевала посреди улицы?
— Целоваться лезла, — хмуро поведал он и обвиняюще на меня уставился.
— Это не я, — глаза мои были максимально невинны.
— Да ты — не ты, какая разница, — устало махнул он рукой, — бабка Лукерья все одно видела. Ну да ладно, главное — беса из тебя изгнал. После поцелуев ты, кстати, попыталась под колеса проезжавшей машины кинуться, я тебе успел подножку подставить да молиться принялся.
А я посмотрела на Женьку, маячившего у входа в церковь и осознала: только что во мне был не он. Ну не полез бы он целовать Иоанна. Точно не полез бы. И, наверное, не стал бы меня убивать.
Наверное?
— Что мне делать? — вперила я взгляд в Иоанна.
— Я буду молиться за тебя, — серьезно ответил он.
— Это все, что ты можешь?
— Молитва превозможет все! — твердо ответил он. — Не будь маловерной.
— Иди в церковь, продрог ведь, — вздохнула я.
— С Богом, дитя мое, — серьезно сказал он на прощание. — И не забывай — «если Бог со мной, то кто против меня»?
Он ушел, а я смотрела ему вслед и думала — да, я маловерная. Я не верю, что Иоанн отмолит меня, Женьку… Что Господу до нас? Вон, крестик на мне его, символ его искупительной жертвы, мощная охранка от самой сильной ведьмы города — и то не преграда для нечисти.
Я подошла к Женьке, встала рядом. Он помолчал, после чего сказал:
— Домой поедем?
— Поедем, — облегченно выдохнула я.
Он все понял, это было ясно. И я была благодарна, что он ничего мне более не сказал.
На обратном пути я заехала к Пелагее, что жила в частном доме на окраине города, купила у нее курицу и только после этого поехала домой.
Я ничего, ничего не понимала. Все мои знания ведьмы были напрасны, чтобы постигнуть эту ситуацию. Я не могла уразуметь, как так получилось, что Женькино тело отдельно, а его дух — отдельно. И как так получилось, что его тело еще живет, но на самом деле он мертвый. И каким образом мертвый может так просто выдавливать из моего тела мой дух и привольно жить во мне?
Да и похоже на то, что мертвых в этой истории было гораздо более одного Женьки…
Ни на один из этих вопросов я не могла ответить. Библия Ведьмы так же ни о чем подобном не рассказывала. Товарки мои тоже только руками разводили.
Я блуждала в совершеннейших потемках, шла на ощупь по горной дороге, и понимала, что еще один шаг может оказаться роковым.
Однако выхода у меня не было. Или я разберусь в этом — или умру. Все просто.
