Все вместе мы поднялись на палубу; наших гостей сопровождал янычар с дубинкой в одной руке и с фонарем в другой.
Разумеется, представители консульства, подобно депутатам, пользуются неприкосновенностью, и, строго говоря, они вполне могли бы обойтись без янычар, но им привычнее поступать иначе. Тот, что сопровождал наших гостей, имел весьма жалкий вид, и при взгляде на его одежду ни у кого не было сомнений, что эти господа, которых он взялся оберегать, разумеется не сочли бы его достаточно чистоплотным, чтобы сделать своим слугой; но что поделаешь, сударыня: Марокко — это Марокко. Так уж тут принято! Впрочем, человек он весьма славный. И если когда-нибудь Вы отправитесь в Марокко, прошу Вас, воспользуйтесь его услугами. Зовут его Эль-Арби-Берна: это что касается имени. А вот и примета: он кривой.
Ах, да, если этих двух предоставленных мною сведений окажется недостаточно, есть еще одно: в свободное время он палач.
Гости не пожелали задерживаться у нас слишком долго. Для г-на Флора как представителя французского правительства все двери могли быть открыты в любое время, однако он предпочитал не злоупотреблять своей властью.
В девять часов — я чуть было не сказал по привычке: когда пробило девять, забыв, что на африканском берегу время течет тихо, бесшумно низвергаясь в бездну вечности, — так вот, в девять часов гости покинули нас.
Море походило на ту самую бездну, в которой исчезают часы, месяцы, годы. Небо было темным. Редкие звезды поблескивали в нем, отражаясь в морских глубинах, в то время как водная гладь стала и вовсе невидимой. Наш корабль, подобно гробнице Магомета, казался подвешенным и парящим в эфире между двумя беспредельными пространствами.
Когда наши гости спускались по трапу, можно было подумать, что они устремляются в пропасть. Но вскоре свет фонаря упал на лодку, отразившись в воде и выхватив из темноты блестящие глаза и обнаженные руки марокканских гребцов; затем лодка, подобно сорвавшейся с крыши ласточке, оторвалась от корабля и удалилась. Какое-то время видны были предметы, попавшие в круг света, который отбрасывал фонарь, потом этот круг постепенно сузился и вскоре превратился в звезду, казалось упавшую с неба и медленно плывущую по поверхности моря; но вот звезда заметалась, прочертив несколько поворотов, которые с того места, где мы находились, казались бессмысленными перемещениями какого-то блуждающего огонька, затем исчезла, вновь появилась, взобралась по какому-то склону, опять исчезла, потом появилась и вдруг словно скрылась в недрах земли. Судя по всему, ворота города закрылись за г-ном Флора и его спутником.
Впрочем, следует особо отметить, что Танжер оказался самой темной точкой на побережье; не зная об этом заранее, нельзя было догадаться, что там находится город, а в этом городе — семь тысяч жителей, ибо в нем царили тьма и могильная тишина. Зато позади нас, на склонах гор, круг которых образовывал залив, кое-где мерцали огни и слышались какие-то крики, весьма похожие на зов человеческих голосов.
То были огни невидимых днем бедных дуаров, которые скрывались за лесной порослью высотой от пяти до шести футов, образующей, если можно так выразиться, шёрстный покров гор. Крики же были воем гиен и шакалов.
Нет ничего странного в охватывающей нас уверенности, будто мы перенесены в новый, неведомый мир, когда ни одно из наших чувств не дает нам возможность явным образом установить связь с этим миром; в таком случае у рассудка едва хватает сил оказать воздействие на попавшую в такое положение материю, не ощущающую вокруг себя никаких перемен; тем не менее разум говорит человеку: "Сегодня утром ты покинул дружественную страну, а вечером очутился в стране враждебной; огни, которые ты видишь, зажжены племенем людей, во всем противоположным твоему племени, питающим смертельную вражду к твоей личности, хотя ты никогда не причинил ему никакого зла и не имеешь намерения делать это когда-либо впредь; звуки же эти издают дикие звери, которые неизвестны в стране, покинутой тобой, и которые, подобно льву из Священного Писания, ищут, кого поглотить.
