Путевой лист как путевой лист: марка грузовика, номер, место отправления, место назначения, часы выезда, характер груза… Я еще ничего не увидел и ничего не понял, но мое сознание всполошилось, точно приняло крик беды. Мои глаза забегали по цифрам и скупым словам, по графам и клеточкам. Я чего-то искал, еще не понимая, чего…
Взгляд сам собой остановился на цифре восемь.
Телефон, как ему и положено в таких спешных случаях, оказался занятым уже на второй цифре. Но я вертел диск, пока чуть ленивый голос не сообщил:
— Вас внимательно слушают!
— Здравствуй, Борис!
— Здравия желаю, Сергей Георгиевич. Автобусные пути мы отработали. Ни женщину, ни мужчину с ребенком никто не видел. Заявлений о пропаже младенцев по-прежнему нет.
— Борис, сколько часов езды от Лесоповального?
— Часа три.
— Водители выехали оттуда в восемь утра.
— Как вы узнали?
— По путевому.
— А в капусте оказались после двух ночи… Где же они, Сергей Георгиевич, были весь день?
— Вот и я думаю…
Мы помолчали; видимо, думали оба. Но Леденцов своей оперативной душой уже догадался, что предстоит чего-то или кого-то искать.
— Их надо потрясти, — предложил он путь короче.
— По-моему, ребенок появился из этого временного прогала.
— Я и говорю: шоферов потрясти.
— А если не скажут?
— Предлагаете съездить в Лесоповальный?
Есть оперативники рослые, видные, напористые, галантные. Но мне стали нравиться такие, как Борис Леденцов: неказист, в глаза не бросается, вроде бы дурашлив… Прирожденный сыщик.
— Боря, там может быть ниточка.
— Сейчас одиннадцать. Или позвоню из Лесоповального, или приеду.
— Успеешь ли? Туда три часа, оттуда три, да там надо…
— Туда и за два часа доберусь, Сергей Георгиевич.
Конечно, уголовный розыск поручения прокуратуры исполняет… Но бросить все свои дела по первому моему звонку мог только Леденцов.
Мне оставалось ждать. Я позвонил в гостиницу и перенес встречу с водителями на завтра. Чепинога согласился безропотно, как и положено преступнику.
Повестками я никого не вызвал, поэтому взялся за трехтомное дело, прекращенное в прошлом году следователем другого района и начатое производством по вновь открывшимся обстоятельствам. Читать не перечитать — о спекуляции видеомагнитофонами. Интересно, где те психологи, которые не могут справиться с семью факторами? В этом одном деле всяких факторов и фактов более сотни.
Но мысли, как бы подтверждая выводы психологов, постоянно утекали к происшествию с младенцем. И вспомнился сонный мой разговор с Лидой; она, в сущности, сказала, что женщина матерью не рождается, а становится. Я ведь знал об этом.
Давно, еще до рождения дочки, отобрал я у мальчишек полуслепое голое существо неизвестной породы. Кормил его теплым молоком из детской клизмочки, спать клал в ватку… Существо покрылось шерсткой, засияло глазками, встали крохотные ушки — и оно превратилось в котенка, а потом, естественно, в кота Ваську. С тех пор к кошкам у меня особое, прямо-таки родственное отношение; кстати, лучше, чем к собакам. Теперь я всех кошек жалею, и больше всего подвальных, брошенных, ничьих; увидев кошку, я сразу представляю ее котенком, сосущим молоко из моих рук.
Выращенный котенок разбудил во мне инстинкт отцовства еще до рождения дочери. Поэтому я убежден, что чувство материнства приходит к женщине только с рождением ребенка. А до тех пор у нее есть лишь социальная потребность в детях, поскольку общество постоянно указует ей на предназначение женщины. И уж коли заговорил про материнство, то я думаю так: женщина добрее и жалостливее мужчины не потому, что она женщина, а потому, что она вырастила человека. Разумеется, та, которая воспитала душой своей и разумом.
Тогда как же эта женщина, вкусившая пять месяцев материнства, положила ребенка в колею или отдала положить?
Я отмахнулся от бесплодных сейчас мыслей и открыл том дела. День потек. Что в нем было еще, в быстротекущем дне?
Вызывал прокурор, интересовался, сколько сдам дел в этом месяце, ибо до его конца осталась неделя. Скажи кому, что отчитываешься за следственную практику продукцией в штуках, — не поверят.
Приходили родственники арестованного торгаша; нет, беспокоились не о его судьбе, а о судьбе описанного имущества и японского видеомагнитофона, который принадлежал преступнику, а находился у его любовницы.
