— Откуда же Алик, то есть его дух, узнал день вашего рождения? — задал я неграмотный вопрос, поскольку духи знают все.
— Говорила ему и даже шутя приглашала.
— А про гибель Алика кому-нибудь рассказывали?
— Что вы… Я и думать боялась.
— Но ведь кто-то вас разыгрывает?
По ее затаенному недоумению я видел, что розыгрыша Юревич не допускает. Видимо, она верит в бродячих духов, коли первый ее вопрос и был о них. Нет, ей звонит не дух — ей звонит совесть, ибо совесть — это реакция души на несправедливость разума.
— Галя, а до этих звонков… ничего не было?
— Алик мне раза три снился.
— Вот и ответ.
— Как?..
— Вас мучает совесть, поэтому чудятся звонки.
— И маме? — она улыбнулась так слабо, будто этому только что научилась.
— Не знаю, — начал я раздражаться. — Или вас разыгрывают, или вам чудится.
Раздражался я обоснованно, потому что духом Алика должен был заниматься тот следователь, который вел дело.
— Когда день рождения?
— Сегодня.
— Поздравляю! Сейчас звонить уже поздно, канцелярия ушла. Завтра с утра я свяжусь с областной прокуратурой и узнаю фамилию следователя. Идите, празднуйте день рождения весело и спокойно.
Преступность и мистика повязаны какой-то тайной связью. Может быть, потому, что и преступность и мистика чужды здравому разуму.
Однажды мне поручили разобраться в странном обстоятельстве, которое официально именовалось материалом о мошеннических действиях некой Кошелкиной. В прокуратуре материал звали «делом о колдовстве», а я счел всего лишь смешной историей, годной для юмористического рассказа.
На Западе вошло в моду изгонять из человека дьявола. Уж не знаю, каким боком задело это гражданку Тарскую, но дьявол вселился. Правда, не в нее, а в квартиру, чему было множество доказательств. Мебель двигалась сама, в холодильнике играла музыка, кошка ела соленые огурцы, мясной суп к утру превращался в рыбный… Купленная супругом Тарской бутылка коньяка ополовинивалась при нетронутой пробке. Знакомая Тарской, некая Кошелкина, молодая и энергичная женщина, за двести рублей взялась дьявола изгнать. Деньги вперед. Процедура состоялась. Всем известно, что изгнанный дьявол уходит шумно: постукивает, вскрикивает, поскрипывает, покряхтывает… Тарской даже почудилось, то он хлопнул дверью, отчего она глянула в окно. Велико же было ее изумление, когда увидела этого дьявола, вышедшего из парадного с чемоданом в руке. Но женщина изумилась еще больше, когда рассмотрела, что дьявол как две капли воды похож на ее мужа. Правда, в тот момент Тарская еще не знала, что этот дьявол теперь вселился в квартиру самой изгонительницы. На допросе же гражданка Кошелкина, изгонительница, весьма логично доказала, что супруг Тарской — сущий дьявол, и теперь ее кошка тоже жрет соленые огурцы…
Но это так, к слову.
На следующий день в коридоре прокуратуры меня перехватила Веруша и вместо обычных бумаг как бы вручила пожилую женщину. Это указывало на какое-то особое обстоятельство — иначе бы женщина поджидала меня у кабинета. Впрочем, обстоятельство было писано на ее усталом и крайне тревожном лице. Скорее всего, мать арестованного либо потерпевшего.
Я провел ее в кабинет, усадил и даже не стал проделывать классической утренней процедуры: звякать ключами, лязгать сейфом и раскладывать бумаги.
— Слушаю вас.
— Я мать Гали Юревич…
И тогда я увидел те же голубые глаза, высветленные временем и как бы подтянувшие к себе нити тонких морщин; увидел те же грузные волосы, прореженные опять-таки временем; и мне сразу передалось беспокойство, которое заставило Верушу привести ко мне эту женщину.
— Что случилось? — спросил я.
— Галя заболела.
— Что с ней?
— Сама не пойму.
— Ну, температура, голова, нервы?..
— После странного обстоятельства…
— Какого?
— Не знаю, как и сказать…
— Вы успокойтесь.
Я дал ей какое-то время помолчать и немного обвыкнуть. Но не было уверенности, что женщина, погруженная в свои неприятности, видит кабинет и воспринимает меня.
— Как вас звать?
— Милица Петровна.
— Милица Петровна, расскажите все по порядку.
— Дочь вам говорила про Алика…
— Да, что он обещал прийти на день рождения.
Милица Петровна глянула на меня в некотором смятении, оценивая, можно ли говорить то, что она хотела сказать; скорее всего, не во мне сомневалась, а в своей информации.
