— Сережа, чай готов.
На кухне до сладкого головокружения пахло мелиссой, чабером и медом. Лето вернулось. Выходит, не только температура меняет ход времени, но и запах.
— Почему такой пасмурный? — спросила Лида, словно я часто бываю веселым.
— Наверное, устал.
— Сережа, тебе пора отдохнуть, иначе это плохо кончится.
— Помру, что ли? — бодро спросил я, потому что сделал первый глоток солнценосного чая.
— Представь себе! Упадешь на допросе или на месте происшествия рядом с твоими трупами.
— Лида, я буду жить вечно.
— Неужели?
— У работы нет конца, поэтому кажется, что бесконечна и жизнь. Работа протягивает время за горизонт.
— Сережа, тебе нужно куда-нибудь съездить.
— Зачем?
— Развеяться. Не думать о преступниках и о том, что время протягивается за горизонт.
Я стараюсь никуда не ездить, потому что…
Желтое теплое дерево полок и шкафчиков. Торшер с золотистым абажуром, отчего дерево сделалось еще теплее. Желтый хохлатый петух с красным гребешком сидит на чайнике с травами. Дух мелиссы, который перебивает запах других трав. Лидины светлые волосы, неподвластные времени, распущенно шуршат по плечам…
Я стараюсь никуда не ездить, потому что люблю свой дом. Как же его покинуть, когда виден конец жизни? Еще успею, еще покину.
— Сережа! — вскрикнула Лида так, будто увидела мышь, самого страшного для нее зверя.
Но смотрела она не в угол или под стол — да и нет у нас никаких мышей, — а почему-то на мою чашку, где уж наверняка мышь не сидела. Все-таки я заглянул — недопитый чай золотым расплавом дрожал на дне.
— Что?
— Где же твоя бородавочка?
Я поставил чашку рывком, точно обжегся, и распрямил указательный палец. От нароста осталось лишь пятнышко, почти незаметное — легкое потемнение кожи. Я погладил его, точно сомневаясь, но палец стал гладким и каким-то стройным, как и положено указательному.
— Сережа, ты ходил к хирургу?
— Я ходил к колдуну.
Пришлось рассказать. Про Вовика, про Чариту Захаровну, роковую тень на фотографиях, «чайную розу» и визит к Смиритскому. Слушает уголовные истории Лида своеобразно: смотрит на меня с возрастающим страхом, будто все, о чем сейчас говорю, окажется здесь, в нашей квартире. Поэтому о делах кровавых и сильно грязных я помалкиваю.
— Взглядом свел?
— Прикосновением.
— Есть же необыкновенные люди…
— Которые чаще всего оказываются обыкновенными мошенниками.
— Жировика-то нет.
— Думаю, мазнул какой-нибудь едкой жидкостью.
Лида налила мне вторую чашку. Тепло, тихо, запах трав, Лида — и уехать?…
Что-то произошло. Эфир ли дрогнул, ангел ли пролетел? Мне вдруг стало так легко и щемяще хорошо, что я огляделся с неясной улыбкой. Но ото состояние уже миновало. Нет, не эфир и не ангел — миг повторился, потому что повторилось когда-то бывшее с микронной точностью: Лида, кухня, запах, свет и мое настроение. Повторный миг жизни… А если повторятся два мига, минута, час, день? Не значит ли тогда, что время может идти вспять?
— Не то, Сережа, худо, что этот Смиритский лечит биополем, а то худо, что человек он плохой.
— Не верю я в его биополе.
— Сережа, какая-то сила есть.
— Ага, божественная.
— Божественная не божественная, но вселенская и нематериальная.
Говорил я рассеянно, точно ждал повторения того прекрасного мига, когда ощутилось возвращение времени. Есть нематериальная вселенская сила — время. И мысль, и любовь, и много чего есть нематериального и вселенского.
— Этой твоей силы нет доказательств, — юридически изрек я.
— Интуиции тоже нет доказательств, а ты в нее веришь.
— Существование интуиции подтверждается на каждом допросе.
— Есть доказательства и духа, Сережа. Возьми боль. Зачем природа придумала, чтобы боль, например, от укуса комара передавалась твоему сознанию?
— Чтобы я комара прихлопнул.
— Правильно. А боль, скажем, от клыков хищника, огня, удара?
— Чтобы бежал или защищался.
— Да, пожалуй… Сережа, а вот какой смысл передавать мозгу болевые сигналы, например, от раковой опухоли?
— Чтобы человек шел к врачу.
— Думаешь, природа предвидела поликлиники? Зачем природа безжалостно сверлит болью мозг, который не в силах помочь? Какой смысл мучить человека болью перед его кончиной?
