— Откуда вы знаете, что она скажет?
— Хотя бы из показаний ее брата, Смиритского. И еще из жизненного опыта.
— Жизненный опыт к делу не подошьешь.
— Анатолиий Федорович Кони советовал пользоваться здравым смыслом и житейским опытом.
В моей ссылке Прокопов, видимо, уловил намек на сравнение его, юного прокурора, с блестящим прокурором Кони.
— Жену надо было допросить, — сухо заключил он.
Юрий Александрович прав. Если следовать форме, всегда будешь прав; впрочем, прокурор всегда прав. Даже самый молодой в городе. Говорили, что Прокопов любит рок и ходит на дискотеки, играет в теннис и крутит в доме видео. Знающ, современен и молод; главное — молод. После университета он попал в район помощником прокурора; потом его, как молодого, двинули в аппарат городской; потом, как молодого, поставили прокурором района. Не удивлюсь, если Прокопов станет заместителем прокурора города — как молодой.
Боже, но чему он может меня научить? Закону? Я знаю его не хуже прокурора. Следствию? Я знаю его лучше прокурора. Выходит, что он может мною лишь командовать, а не руководить; выходит, что ему остается ловить меня на случайных промашках. Это ли основа для деловых отношений?
— Сергей Георгиевич, на вас поступила и вторая жалоба.
— Третья, — поправил я ради верного счета.
— Почему третья?
— Вместе с Овечкиной.
— Да. Третья от Чариты Захаровны Лалаян. Странная жалоба…
Видимо, странность была столь неудобной, что прокурор замешкался. Нужно было помочь:
— Мишанин жаловался, что я ироничен. А Лалаян, наверное, жалуется, что я несимпатичен?
— Лалаян утверждает, что вы подстрекали се убить отца.
И Прокопов жадно глянул на меня. В его карих округлых глазах было столько добросовестного любопытства, что я стушевался, не выдержав подозрения. Вдобавок, в правом глазу светилось агатовое пятнышко — наверное, бельмецо, — которое нацелилось прямо в мою переносицу, как поймало в оптический прицел.
— Подстрекал, — признался я.
— Вы, разумеется, шутили?
— Нет.
— Тогда что?
— Лалаян хочет от отца избавиться, да не знает, как.
— И какой предложили способ?
— Путем утопления.
— Да, Лалаян так и пишет.
— Чарита Захаровна врать не станет, — вздохнул я.
— А если бы Лалаян последовала вашему совету?
— Я бы стал соучастником убийства, вы бы меня арестовали.
— Неуместно шутите, — бросил он, но, видимо, поугрюмевшее мое лицо заставило его добавить: — Забываете, что смех убивает и разит.
— Что-то не видно сраженных.
Прокурор отпустил меня взглядом, сел за стол и рассеянно переложил бумажки. В образовавшейся паузе была какая-то неуклюжесть: видимо, он не решался сказать то, что хотел, а я не решался уйти туда, откуда пришел.
— Сергей Георгиевич, — спросил он вдруг голосом, лишенным прокурорского цемента, — вам не нравится мой возраст?
— У вас прекрасный возраст, но не для прокурорской должности.
— А какой нужен для этой должности? Ваш?
— Ага, — подтвердил я. — Примерно с сорока до семидесяти.
— Почему же? — усмехнулся Прокопов, услышав цифру семьдесят.
— Юрий Александрович, прокурор — это ведь не грамотная машинка для применения статей закона. Прокурору, судье, любому руководителю необходимы жизненный опыт, ум, знание психологии, проникновение в человека, интуиция…
— Да в городе сорок процентов судей имеют возраст до тридцати лет!
— Поэтому справедливости и не жди.
— Вы хотите сказать, что молодой в отличие от пожилого станет нарушать закон?
— Нет. Но соблюдение законов и справедливость — это еще не одно и то же.
— Сергей Георгиевич, — с бесшабашной свободой спросил вдруг прокурор, — вас никто старомодным не называл?
— Называл: жулик Смиритский.
