Ладно, хватит отступлений.
Когда мы спускались все по той же лестнице, я увидела у «соборика» двух странно одетых девушек, стоящих друг напротив друга с длинными желтыми палками. Обе сосредоточенно и неуклюже пытались ими крутить (как гусарки-красавицы в коротеньких юбочках на военном параде в фильме про Одессу). Палки то и дело падали, издавая сухие неприятные звуки в этой незыблемой тиши. Я бы и не написала про них ничего, если бы где-то с третьего снизу пролета не узнала бы в них Веру и Ксюшечку. М-да. Как же все предсказуемо у вас, ребята! Ведь внося просветление в тела этих юных прелестниц, вы проводите их через полный цикл восточных мистерий, этими экзотическими телодвижениями внося еще больше необычности и романтики. Это же все показуха! Что эти тренировки дают твоим юным подружкам (или как ты там их называешь)? Помнится, через что-то такое проходила и я… впрочем (стою на предпоследней ступеньке и гляжу мимо них на море), я бы, ясный перец, хотела, чтоб те дни вернулись…
Это было счастливое время полной безнаказанности. Тогда нас вообще ничто не разделяло… И ничего между нами не происходило, кроме дымовой завесы моего здравого разума, от которого теперь во мне и грамма не осталось. Он был доступней и как-то проще, понятней. Не было этого паразитизма в моем сознании.
Сюшечка в каком-то диковинном наряде, состоящем из голубой нижнебельевской маечки и страшных рейтуз (точно как у бабки-физкультурницы, делающей радикулитные наклоны, пока я иду в школу), пыталась крутить эту самую палку, стоя на одной ноге, немыслимыми движениями стараясь сохранить равновесие.
Я холодно улыбнулась, очень почему-то задетая подобным поворотом событий.
Все пыталась понять механизм их отношений.
То, что Вера не ревнует, можно принять как аксиому. То, что я ревную его ко всем, кто имеет хоть мало-мальски товарный вид и грозит попасть в поле его зрения, – тоже аксиома. То, что они все спят друг с другом, – тоже вполне однозначный факт. И тут вот я с неожиданным бесстыдством представила, как беру Верино лицо в свои ладони и целую ее в губы. Взасос, с открытыми глазами, чтоб можно было видеть нежный овал ее лица, матовость кожи, золотистые волоски на висках. Картинка получилась на редкость вкусненькой.
Сейчас я слушаю ту же музыку, что и в тот день на пляже. Вот почему заслонка с сокровищ памяти отодвигается так просто.
Ну а его нигде не было. Факт, с которым придется мириться каждое утро.
Я пошла загорать с плеером под мышкой на свои две доски на разрушенном пирсе. Расслабиться не удалось. Моя новая пытка – дико вывернув шею, я неотрывно смотрела на выход из лифта. Смотрела до черных точек перед глазами, смотрела, пока все тело не затекло и не задеревенело. Я смотрела на вход в преисподнюю, на дыру, из которой, как монстр из фантастического фильма, должно появиться это экзотическое порождение похотливого Тартара. Мои солнечные пытки, Альхен, ожидание твоего прихода…
Но никто не появился, а Вера с Созданием исчезли в конце пляжей, где небольшой отвесной стеной обрывается бетонная набережная и волны ласкают подножие серых скал, где начинаются просторы мыса Сья-Нип и небо с морем, отрытые резким поворотом, дарят нам продолжение фиолетовой полоски горизонта.
Папаша в скором времени отозвал меня с моего наблюдательного пункта, сказав, что валяться так долго на солнце нельзя, что вредно, и из этого вреда вытекает необходимость срочной прогулки, размятия обожженных конечностей. И я молчаливым гусенком поплелась следом за папашей, но когда невольно обернулась, не в состоянии так просто покинуть ложе своих скребущих мук, то заметила в роковом сиянии спрятавшегося за шелковое облачко солнца два силуэта. Как на тех туристических проспектах: «Посетите рай у моря. Санаторий «Гепардовое» к вашим услугам». Мужчина с ребенком. Черные тени и желтое небо. Черт, жаль, что не заметил меня. Ладно, пойдем погуляем. Это тоже неплохо, особенно в наушниках и темных очках. Таким образом я баррикадируюсь от реальности и беру от нее только то, что мне интересно.
У Ады-Адоры грудь красивая.
