Как раз тогда прозвенел колокольчик над дверью. Пиджак сунул пистолет обратно и поднял глаза на первых покупателей дня — все белые, а следом за ними — знакомая шляпа и коричневое взволнованное лицо Сосиски, который все еще был в синей форме дворника жилконторы.
Сосиска помешкал у двери, делая вид, что заинтересовался ближайшей витриной, пока платежеспособные клиенты разбредались по магазину. Иткин глянул на него в раздражении.
— Дьякон кое-что забыл дома, — выпалил Сосиска.
Иткин коротко кивнул на дверь, где виднелся Пиджак, а потом отправился на зов одного из покупателей, так что Сосиска проскользнул за стойку и в подсобку. Пиджак заметил, что тот потеет и тяжело дышит.
— Сосиска, тебе чего? — сказал он. — Иткин не любит, когда ты заходишь в кладовку.
Сосиска бросил взгляд через плечо, потом зашипел:
— Чертов дурень!
— Ты чего такой злой?
— Тебе надо тикать! Сейчас же!
— Ты чего на меня шумишь? — спросил Пиджак. Предложил банку рутбира. — Вот тебе чекушка для черной макушки.
Сосиска отнял банку, принюхался, потом так грохнул ею по ящику, что из отверстия плеснула жидкость.
— Ниггер, тебе некогда рассиживаться и синьку распивать. Тебе пора собирать манатки!
— Чего?
— Пора убираться!
— Куда? Я же только что пришел.
— Куда угодно, дурень. Убегай!
— Я работу не брошу, Сосиска!
— Клеменс жив, — сказал Сосиска.
— Кто? — переспросил Пиджак.
— Димс! Он жив.
— Кто?
Сосиска, моргая, отступил.
— Да что с тобой, Пиджачок?
Тот устало сел на ящик, покачал головой.
— Сам не знаю, Сосиска. Я тут все беседовал с Хетти о своей проповеди на День друзей и семьи. Она снова разоряется про сыр и деньги Рождественского клуба. Потом еще приплела мою мамочку. Сказала, моя мамочка не…
— Брось свое мумбо-юмбо, Пиджачок. Ты в беде!
— Из-за Хетти? Чем я теперь-то провинился?
— Хетти уже два года как мертва, дурень!
Пиджак надулся и тихо ответил:
— Не надо так про мою дорогую Хетти, Сосиска. Она тебе ничего дурного не сделала.
— Она была не такая уж дорогая на прошлой неделе, когда ты волком выл про деньги Рождественского клуба. Забудь ты о ней хоть на минуту, Пиджачок. Димс живой!
— Кто?
— Димс, дурень. Внук Луи. Помнишь Луи Клеменса?
— Луи Клеменс? — Пиджак с искренним удивлением склонил голову набок. — Луи как раз мертв, Сосиска. В этом мае будет пять лет. Мертв дольше моей Хетти.
— Да я не про него. Я про его внука Димса.
Пиджак посветлел лицом.
— Димс Клеменс! Величайший бейсболист в истории нашего района, Сосиска. Станет следующим Пулей Роганом. Однажды я видел, как играет Роган, еще в сорок втором. В Питтсбурге, сразу перед тем, как переехать сюда. Чертовский игрок. Повздорил с судьей, и его вытурили с поля. Судил Боб Мортли. Мортли был что-то с чем-то. Величайший негритянский судья. Сам носился почище бейсболистов, этот Мортли.
Сосиска сперва уставился на него, а потом тихо спросил:
— Что с тобой, Пиджачок?
— Да ничего. Хетти просто совсем заела. Приходит ко мне такая, мол: «Я знаю, что твоя мамочка…»
— Слушай сюда. Ты выстрелил в Димса, а он жив и придет со своей шпаной по твою душу. Так что тебе пора тикать…
Но Пиджак все еще говорил и ничего не слышал.
— «…тебя унижала». Не унижала меня мамочка. То была не мамочка, Хетти, — сказал он в пустоту. — То была мачеха.
Сосиска тихо присвистнул и сел на ящик напротив Пиджака. Поискал глазами мистера Иткина в магазине, который все еще занимался покупателями, потом взял банку рутбира с джином и сделал большой глоток.
— Может, меня к тебе пустят, — сказал он.
— Куда?
— Когда тебя посадят в тюрьму. Если ты до этого доживешь.
— Хватит меня доставать ерундой.
Сосиска недолго посидел в задумчивости, попивая джин, потом попробовал зайти еще разок.
— Ты же знаешь Димса, да? Внука Луи?
— А то, — сказал Пиджак. — Учил его бейсболу. Учил в воскресной школе. У парнишки талант.
— Он словил пулю. Чуть не насмерть.
Пиджак наморщил лоб.
— Боже всемогущий! — сказал он. — Жуть какая.
— Причем словил из-за тебя. Как Бог свят. Это ты в него стрелял.
Пиджак сперва фыркнул, думая, что это шутка. Но серьезное лицо Сосиски не дрогнуло, и улыбка Пиджака поблекла.
— Ты же меня дуришь, правда?
