Клифф молчал. Склонив голову над столом, он медленно размешивал ложечкой сахар в чашке. Вдруг тихо и как будто печально произнес:
— Лично я, мистер Крепышин, вас до этого не доводил. Мои коллеги тоже. Довели те, кто правит миром. Мы с вами тут ни при чем. — Помедлив, продолжал: — И все же, мне думается, в любых условиях нужно искать наиболее оптимальные варианты приложения сил и средств. Но это уже ваше дело! И я жалею, что затеял такой неприятный для вас разговор.
— Не жалейте! В конечном счете вы правы, — возразил Крепышин. — Оптимальные варианты надо искать во всем. В науке, в политике, в жизни!
Он вдруг улыбнулся, широко, во всю свою круглую физиономию, демонстративно дружески, как бы стремясь простодушной улыбкой снять возникшее напряжение.
— Разве то, что мы сейчас с вами, Клифф, сидим в одной компании, да еще в обществе такой милой хозяйки и пьем такой хороший чай — не оптимальный вариант? И вы правы, не нужны нам тайны какой-то Атлантиды. — Он сделал легкий поклон в сторону хозяйки. — Не Атлантида, а Алина — вот наша тайна! Еще совсем неразгаданная!
Клифф позволил себе коротко улыбнуться:
— В этом я согласен с вами без всяких оговорок!
Крепышин потянулся за чайником, снова наполнил себе чашку.
— Вот и отлично! Вот и о’кэй! — скользнул плутовским взглядом по лицам Алины и Смолина. — Как говорил Остап Бендер, погода благоприятствовала любви.
— Кто такой Остап Бендер? — насторожился Клифф и потянулся к лежащему наготове блокноту.
Крепышин густо рассмеялся, и что-то покровительственное было в этом смехе.
— Не все сразу, Клифф! Не все сразу! Если вы всерьез хотите нас изучать, то когда-нибудь обязательно познакомитесь и с Остапом Бендером. И поймете, кто он такой. И почему о нем мы часто вспоминаем. Но до этого вам, Клифф, придется сделать еще много-много записей в своем блокноте и съесть еще много-много тарелок борща.
Смолин и Алина в полемике не участвовали. Алина, тревожно вскинув брови, пыталась вникнуть в суть торопливого и взбудораженного эмоциями разговора, по-видимому, быструю английскую речь понимала с трудом, временами на ее лице мелькала тень огорчения, когда ей казалось, что Крепышин слишком уж нажимает на американца, что тон его недопустимо враждебен, однако к концу спора стало ясно: все завершается миром, и в глазах Алины проступил веселый проблеск.
Смолин следил за этой дискуссией с любопытством. То, что говорил Марч, для Смолина не было новостью: все эти проблемы «Ноева ковчега» ему же известны. А вот Крепышин его удивил. Ну, прямо-таки политический трибун, глаза сверкали праведным огнем, голос клокотал от убежденности. Неужели это Крепышин, человек поверхностный, достаточно однозначный? Смолин был убежден, что ученого секретаря интересует не наука, а быстротечная наша жизнь, и разумеется, наиболее привлекательные ее стороны, которыми надо воспользоваться полной мерой. Таких молодых и деятельных Смолин встречал немало, они работают не на науку, а наука на них. И вдруг такой спич!
Чаепитие завершилось вполне пристойно, почти по-семейному, так же как началось. Крепышин рассказал пару свежих анекдотов отечественного производства, от которых американец был в восторге, в свою очередь, Марч вспомнил кое-что забавное из жизни корифеев науки.
Когда, поблагодарив хозяйку и ее добровольного помощника за отличный чай, вышли из лаборатории, Крепышин деликатно взял Смолина за локоть:
— Ну как я его? А? Ничего?
— Ничего… — подтвердил Смолин и вдруг решился: — Вы это всерьез или потому, что так надо?
— Конечно, всерьез! Раз так надо!.. — Крепышин довольно хохотнул.
У каюты Смолина он приостановился, лукаво подмигнул:
— А обратили вы внимание, что доктор Марч очень даже освоился в обществе Алины Азан? Так сказать, международная разрядка по всем статьям. Кстати, я видел, как он в довольно поздний час даже заходил к ней в каюту…
Смолин немного помедлил.
— Не пойму вас, Крепышин, кто вы такой?
Тот в ответ широко распахнул рот, улыбка его была обезоруживающей. Потом сокрушенно вздохнул, словно скорбя над тем, в чем вынужден признаться:
— Я, Константин Юрьевич, дитя времени. Нашего беспокойного, невеселого времени, в котором каждому из нас положено прожить свое, и прожить по возможности в удовольствии. Ведь жизнь-то одна, и такая короткая. К тому же уже давно грозят ее еще больше укоротить, взорвав вместе с планетой.
