— Сколько? — удивился Смолин. — Неужели уже десять?!
— Уже! — подтвердила Ирина почему-то с грустью. — Вот ей будет подарок…
— Но я ничего в этом не понимаю, ты же знаешь…
— Помоги! Пожалуйста! — в голосе Ирины проступило что-то неожиданно новое — мягкое, просящее…
Они принялись искать в магазинных отсеках девчачью курточку.
— Может, эту? — Она держала в руках нечто бордовое.
— По-моему, ничего…
— Ты так считаешь? — Ирина внимательно взглянула на него, словно проверяла искренность его оценки. Тряхнула головой: — Тогда берем! Представляешь, как Оля будет…
— Ириша! — послышался трубный голос Файбышевского. — Не пора ли?
— Иду! — крикнула она.
Когда они с Чайкиным вышли из-за пакгаузов, их встретил сильный ветер с моря. Он поднимал на причале мелкую и колкую цементную пыль и пригоршнями швырял в лица. В заливе бычились крутые гривастые волны. Значит, налетел шквал. Сегодня утром Алина Азан предупреждала: всякое может быть, погода в этом районе капризная.
Вода была малой, ее уволок отлив, и «Онега» заметно присела у стенки причала. Возле судна прохаживалось несколько марокканцев — то ли из портовых рабочих, то ли просто зеваки. «Что им здесь делать при таком ветре», — подумал Смолин. Поставив ногу на первую ступеньку трапа, он вдруг спиной почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглянулся и в стоящем недалеко от трапа человеке в потрепанной кожаной куртке узнал парня, который подходил к ним, когда они пили чай в припортовом кафе. Его запекшиеся губы с трудом вытянулись в приветливую улыбку.
— Бонжур, месье!
Смолин кивнул в ответ. Глядя на угловатые костлявые плечи парня, подумал, что хорошо бы пригласить его сейчас на борт судна, дать ему борща, и не тарелку, а целую кастрюлю наваристого борща — лопай на здоровье!
В каюту к Смолину пришел Чайкин: их покупки были в одном пакете, и парню не терпелось рассмотреть как следует обновку.
Глядя на искреннюю, почти детскую радость Чайкина, снова натянувшего на себя пальто, Смолину захотелось сказать парню что-то хорошее, ободряющее.
— Ну прямо английский лорд!
— Правда? Я так давно мечтал именно о кожаном. А вы, Константин Юрьевич, тоже сделали классную покупку! Очень даже элегантное пальто! Словом, нам сегодня с вами повезло.
Смолин поднял на него глаза:
— Повезло? Вы считаете, что нам сегодня повезло?
Счастливая улыбка медленно растаяла на лице Чайкина. Он молча снял пальто, бросил на диван.
— Но ведь еще не все потеряно, Константин Юрьевич. Придется дело отложить, но не все потеряно! Я только что на палубе разговаривал с Клиффом. Он спрашивал, как мы провели время в Танжере. А я ему: мотались, мол, в поисках дурацкого конденсатора! А он в ответ: «Думаю, что это не такая уж большая проблема! Хотите — помогу? Пошлю радиограмму в Норфолк. И там получите свой любезный конденсатор». Клифф — настоящий американец! Что для нас проблема — для него — пустяк. У них ведь деньги…
Смолин почувствовал, как меняется настроение, будто кто-то умиротворяюще погладил его по голове.
— Ну вот, Андрей, это уже похоже на везенье. Это уже то, о чем надо было бы сообщать сразу. А ты — пальто!
Он положил руку на плечо Чайкина:
— Но и с пальто, конечно, тоже повезло. Оно как раз по тебе!
Чайкина он впервые назвал на «ты».
Отход задерживался: был плохой напор в портовой водомагистрали и капитан не хотел сниматься до тех пор, пока не примет нужного объема воды. Только к вечеру водяные танки оказались полными и можно было уходить. Но сняться оказалось делом нелегким — ветер усилился, к тому же стал прижимным. В порту действовал всего один буксир, он с мучительным напряжением выволок «Онегу» от причала на середину бухты. Смолин стоял на палубе, как раз под крылом мостика, и слышал, как капитан, надрывая голос, отдавал команды подчиненным на мостике, как по-арабски кричал лоцман в микрофон портативного радиопередатчика, посылая распоряжения на борт буксира, как переругивались — тоже по радио — стоявший на крыле мостика вахтенный помощник с боцманом, докладывавшим с бака обстановку отрыва борта.
— Повторяю, чтоб вашу мать… лево, лево руля… говорю, оглохли, что ли!
