— Учту! На этого типа не истрачу ни одного кадра. Ни одного! Словно его в рейсе и не было.
— Не советую вам, голубчик Кирилл Игнатьевич, вступать в конфликт с капитаном, — печально произнес Золотцев. — Настоятельно прошу. У нас такое в экспедициях не принято. Мы, слава богу, обходимся без скандалов. Пожалуйста, голубчик! Ведь всегда можно найти выход из положения…
— А вы мост сфотографируйте, — предложил Смолин. — Уникальный мост. Куда интереснее, чем безвестный писатель на балконе.
Шевчик взглянул на Смолина с сожалением:
— А политика где? Разве мост — политика! Мне нужна борьба за мир, безработица в капстранах, военный психоз… Затем меня и послали! У каждого свое дело. У вас свое, у капитана свое, а у меня — свое.
— А знаете ли вы, Кирилл Игнатьевич, что в Стамбуле на рейде сейчас стоит американская эскадра? — почему-то понизив голос и заговорщически оглянувшись, сообщил Крепышин. — Авианосец и два крейсера. И мы будем проходить как раз мимо.
Шевчик подозрительно взглянул на ученого секретаря.
— Вы серьезно? Не шутите?
— С политикой не шутят! По радио вчера передавали. — Крепышин чуть заметно подмигнул Смолину. — Натовские маневры.
— Натовские маневры! — Кинооператор радостно всплеснул руками. — Прекрасно! Замечательно! Люксус! Бегу за камерой!
И умчался к трапу с неожиданной для его возраста юношеской легкостью. Вдогонку ему улыбались.
— Это верно, что там эскадра? — спросил Золотцев, недоверчиво покосившись на Крепышина.
Тот ухмыльнулся:
— Разве такое исключено?
Золотцев нахмурился:
— Вы, Эдуард Алексеевич, подобное оставьте! Пожалуйста, без розыгрышей! У нас на «Онеге» должен быть мир. А в данном случае в самом деле замешана политика. И серьезная!
— Неужели хотя бы на научном судне нельзя обойтись без всего этого? — Смолин даже не спрашивал, скорее подумал вслух.
Золотцев печально вздохнул:
— Видите ли, Константин Юрьевич, так уж получается, «без всего этого», как вы выражаетесь, обойтись нельзя. Так устроен нынче мир, увы!
— Но какое отношение все это имеет к науке?
Золотцев, взяв двумя пальцами дужку очков, чуть приподнял их, словно хотел рассмотреть Смолина без помех.
— Не тешьте себя иллюзиями, голубчик. Поверьте мне, многоопытному. Никуда от «этого», как вы говорите, спрятаться вам не удастся. — Он осторожно взял Смолина под руку и закончил ласково, но в голосе слышались твердость и даже предупреждение: — Не будем наш рейс осложнять. Правда, голубчик? Он ведь международный. С американцами предстоит работать. — И, не дожидаясь ответа собеседника, бодро констатировал, словно уже получил подтверждение: — Вот и хорошо!
Прямо по курсу судна легкой паутинкой обозначился в небе знаменитый Стамбульский мост, а по сторонам ступенями гигантской лестницы вставали кварталы древнего города.
Смолин осторожно высвободил свой локоть из-под руки начальника.
— Вот и мост! Надо бы сфотографировать. Я ведь здесь впервые.
— У вас в этом рейсе многое будет впервые. — Золотцев поощрительно улыбнулся ему, словно ребенку, которого ждет множество удовольствий, если он будет вести себя хорошо. И понес массивное тело к другой группе собравшихся на палубе. Нужно было внести в каждого оптимизм и бодрость. Такова уж обязанность начальника экспедиции. И таков Золотцев.
Смолин не очень уверенно управлялся с фотоаппаратом и сейчас стоял в раздумье: какую ставить выдержку, чтобы запечатлеть этот необыкновенный мост.
— Вам помочь?
Подскочил Чайкин. На его груди висели две фотокамеры, экспонометр — фотолюбитель, судя по всему, опытный. В одно мгновение все наладил, вернул аппарат Смолину.
«Быстрый, решительный, с юным задором, похож на спортсмена, но уж никак не на мыслителя, — подумал Смолин. — Трудно представить, что работает над принципиально новым типом уникального прибора. Прав Золотцев, должно быть, просто юношеское увлечение, как сам Чайкин признался — «между прочим». Сколько раз Смолин встречал молодых людей, которые намеревались опровергнуть закон Ньютона или на бумаге открыть новое нефтяное месторождение, равное бакинскому!
— Вы впервые в Босфоре?
— Впервые! — улыбнулся Чайкин. — Интересно! Хочу фотоальбом сделать. По всему путешествию. Сейчас главное — святую Софию снять. И мечеть Баязида…
