Смолин почувствовал на лице чей-то пристальный взгляд. Прищурившись, на него внимательно смотрел Кулагин.
— Ну а вы, уважаемый профессор, что вы думаете по поводу этой глобальной философской проблемы: быть или не быть, бить или не бить? — Смолину показалось, что старпом ждет, что «уважаемый профессор» возьмет в споро именно его сторону.
— …Нельзя делать слишком поспешные выводы… — неуверенно начал Смолин. — Думается, что нынешняя политическая обстановка в мире…
Его перебил капитан:
— Хватит философии! У нас здесь не семинар. Через час связь с Москвой. Ближе к делу! Что я должен сообщить о наших планах? Ну?
К Смолину наклонился сидящий рядом Ясневич.
— Что слышу я! — зашептал ему на ухо. — Доктор Смолин заговорил о политической обстановке. Вы, уважаемый Константин Юрьевич, тоже становитесь политиком. А было время…
— Было! — сухо подтвердил Смолин. Странное дело, на грубость капитана не обиделся ничуть, а вежливое замечание Ясневича задело.
Золотцев зашуршал бумагами, поправил очки, кашлянул и этим придал строгость предстоящему сообщению:
— Так вот, мы здесь набросали план действий…
Из этого плана следовало, что многое меняется. «Онега» идет к намеченному полигону в зоне Гольфстрима. И работать будут по утвержденной международной программе. Но уже в одиночку. Задуманный заранее, добросовестно и тщательно подготовленный эксперимент сорван. Но не возвращаться же назад ни с чем? Надо работать! И они будут работать, несмотря ни на что!
Золотцев твердо пришлепнул стол ладонью, и в этом жесте сквозили его решимость и непреклонность перед нелепыми обстоятельствами. Глядя на него, Смолин подумал, что кажущаяся мягкотелость шефа экспедиции обманчива. Золотцев умело ищет наиболее оптимальные для своих планов и намерений варианты действий и действует уже со всей твердостью.
Суровую паузу, вызванную начальственным шлепком по столу, нарушил голос Алины Азан:
— Простите, Всеволод Аполлонович, а где же намечается пересаживать наших гостей?
За Золотцева ответил капитан:
— Американская сторона просит доставить их в точку, определяемую координатами… — Капитан извлек из нагрудного кармана бумажку и зачитал данные. Потом взглянул на Золотцева. — Что будем делать? Куда прикажете идти сначала? На Гольфстрим или в эту точку?
Золотцев задумчиво почесал нос.
— Пожалуй, сперва их надо сдать…
— Извините, но это явная капитуляция, — решительно вторгся в разговор напористый, уверенно неторопливый голос Чуваева. — Нам предъявили ультиматум. Мол, с вами работать не желаем, такое уж у нас сейчас настроение, мол, шлея нам под хвост попала. Нам плевать на то, что вы впустую потратили время и средства на этот рейс. Мы даже не намерены перед вами извиняться. А наших извольте доставить в такую-то точку для передачи. Именно туда, а не куда-нибудь еще. Так нам удобнее.
Чуваев суровым взглядом провел по лицам сидящих за столом, словно готовился к возражениям.
— Разве это не наглость?! И мы во имя высоких принципов его величества Разума должны утереться? Так, что ли?
На этот раз Чуваев бросил взгляд над головами остальных в угол каюты, где сидел Солюс.
— Но не можем же мы иностранцев держать в качестве заложников, — неожиданно вступила в разговор Лукина.
— Конечно, не можем! — поддержала Алина Азан. — Они же наши гости! Если…
Она хотела сказать еще что-то, но осеклась, взглянув на суровое лицо Чуваева.
— И не нужны нам заложники! — отрезал Чуваев, неодобрительно покосившись сначала на Азан, потом на Лукину. — Но сдавать их надо в том месте, где удобнее нам, а не американцам. Мы сами должны определить точку сдачи. И пускай они соизволят туда прийти. Разве я не прав?
И хотя многие прежние суждения Чуваева у Смолина вызывали сомнения и даже неприязнь, особенно его директивный тон, нельзя было не признать, что на этот раз Чуваев прав. Достоинство надо беречь.
— А не влипнем ли мы тут в какой-нибудь международный конфликт? — обеспокоился Золотцев. — Может быть, лучше вначале посоветоваться с Москвой, получить от них дополнительные рекомендации?
— День потеряем на эти согласования, — возразил капитан. — Каждый день эксплуатации судна обходится в копеечку.
