— Так за чем же дело стало?
Она медленно покачала головой:
— Да кто морячку возьмет-то? О нас бог знает что треплют на берегу. Береговые морячек обходят за милю, будто все мы порченые.
Пол под ними снова одним краем завалился, вздыбился другим.
Клава, придержав на столе тарелку с хлебом, чтобы не снесло, охнула:
— Сердце так и холодеет! А к тому же этот самый Бермудский! Могильное место, гибельное.
— Не погибнем. Судно надежное.
Она задумчиво кивнула:
— Так-то это так, надежное, конечно. Но уж больно много на борту всякого непорядка. Вот, например, у меня в каюте нет спасательного жилета. Был, но в порту приписки вдруг исчез. А без спасательного как-то тревожно…
— Скажите боцману. У него в запасе всегда отыщется.
Клава досадливо поморщилась:
— Говорила. Никак не соберется отыскать. Ворчит: мол, панику разводишь. Зачем тебе этот жилет сдался? В лихой час в нем дольше мучиться придется.
— Хотите я вам свой отдам?
Она мягко улыбнулась:
— Спасибо, Константин Юрьевич. Не волнуйтесь. Отыщет в конце концов. Я просто так сказала, для примеру. Судно наше вправду надежное и мореход хороший.
Надежное судно еще раз повалило на борт, и крен был долгий, мучительный, тревожный — до замирания сердца. Смолин почувствовал, как к горлу подбирается тошнота. Однако заставил себя допить чай.
— Пойду! — выдавил хлипким голосом.
— Идите на корму. На воздух, — участливо посоветовала Клава. — Там ветер потише. На воздухе во время шторма лучше всего.
— Кулагин запретил появляться на палубах.
Она отмахнулась:
— А ну его! Что ни команда, непременно окрик: «Неукоснительно!» Словно грозит отдать под суд. Жмет на людей — не продохнуть. Недаром его прозвали Неукоснительный! А что будет, когда станет капитаном?
— Но, может быть, тогда спасательные жилеты окажутся у каждого?
Солюс переставлял послабевшие старческие ноги со ступени на ступень, крепко вцепившись в поручень трапа.
— Отличная погодка! — задорно блеснул детски свежими глазами. Старик снова играл роль настоящего парня, которому подавай трудности и приключения.
— Опаздываете на завтрак, — заметил Смолин. — Селедка вас ждет не дождется.
— Делом занимался! — сообщил Солюс с гордостью. — Я теперь медбратом работаю.
Оказалось, что судовой врач Мамина в последние дни не покидает койки, обязанности выполнять не может. А кто же может? Смог старый академик, он биолог, но еще до революции окончил в Петербурге Военно-медицинскую академию, правда, никогда не практиковал как врач. Но как быть, если на борту нет другого человека, кто был бы ближе к медицине, чем академик Солюс. А ведь он когда-то произносил клятву Гиппократа: не отвернуться от страждущего. Кто ногу зашиб, кто плечо вывихнул, кого мутит, шторм как-никак. Ну и все к нему: посоветуйте, помогите! Перебрался в медпункт.
— А знаете, кто мне помогает? А? — он хитро прищурился. — Ну догадайтесь!
Смолин догадался сразу, но сделал вид, что озадачен вопросом.
— Ирина Васильевна! — торжествующе сообщил Солюс. — Я ей позвонил, и она немедленно пришла. Сказала, что качки не боится и готова помочь. Прекрасно исполняла обязанности медсестры. Прекрасно! Душа у нее милосердная.
Он лукаво взглянул на Смолина:
— Но это вы, должно быть, и сами знаете.
Он приосанился и добавил:
— Должен вам сообщить, что мы отлично сработались с Ириной Васильевной.
Неистребимый жизнелюб этот старик, отмеченный природой среди других ему подобных величием своей простоты.
— Капитану стало хуже. Уколы делали ему.
— А вдруг кому понадобится срочная операция? — спросил Смолин.
— Буду оперировать. А как же иначе, если другого выхода не останется?
— Можно я вас провожу? Сильно валяет. Как бы не оступиться.
Солюс обиделся:
— Нет уж! — ответил подчеркнуто сухо. — У меня своих сил достаточно. Вполне!
Хрипнул репродуктор на стене, раздался бойкий со смешинкой голос Моряткина:
— Внимание! Внимание! Судовая радиостанция начинает лирический концерт «Любимые мелодии», составленный по заявкам тружеников «Онеги».
Конечно, никаких заявок «тружеников» не было и в помине. Это все выдумки Моряткина. День выдался тяжелый, всем было тоскливо, вот радист и решил поднять настроение людей. Первым шел «заказ» Бунича — ария из «Евгения Онегина». Смолин улыбнулся. Все ясно: капитан носил прозвище Евгений Онегин по названию своего судна. Кулагин, оказывается, пожелал услышать старинный романс «На заре ты ее не буди». Намек ясен каждому — вахта старпома с четырех ночи до восьми утра, ровно в семь ноль-ноль его голос «неукоснительно» будит обитателей «Онеги», а кому охота вставать в такую рань, особенно если штормит. Для Мосина исполнялась песня Высоцкого, подобранная как раз к обстановке:
