– Я уже объяснял тебе как-то, Павла, причины, по которым не женюсь, да и не собираюсь.
– Ну а если предположить, что меня эти причины нисколько не пугают? – И, увидев, что он собирается что-то возразить, быстро, с нажимом уточнила: – Ну, гипотетически предположить. Я помню: ты много работаешь, что там еще? Ах да, мало зарабатываешь, кажется, это? Хотя, как я здесь совершенно случайно узнала, зарабатываешь ты вполне прилично, если разделить мои большие, но разовые заработки на каждый месяц, то и намного побольше меня. Что еще? Так, помню – дома практически не бываешь, не можешь поехать летом в отпуск с женой и зимой не можешь, предпочитаешь на собачках да по Арктике. По-моему, это все удобные отговорки и только, на непреодолимые препятствия эти аргументы никак не катят.
– Есть еще одна причина, – совсем похолодевшим тоном напомнил Краснин, словно отстраняясь от меня душой
– Да, я помню. Но вот у меня, например, уже есть ребенок, и я вполне смогу прожить без еще одного или трех, – спокойно отвергла я и эту причину и продолжила добиваться прямого ответа: – Так что, Краснин, ты хотел бы на мне жениться?
Он молчал. Смотрел на меня странным взглядом – немного грустным, немного жестким и отстраненным, – и понять, что происходит в его ученой голове, не имелось никакой возможности. И я замерла, как суслик, почуявший лису, кажется даже дышать перестала, чувствуя, что прямо-таки воздух звенит от моего напряжения, самый важный для меня момент!
Он потянулся за моей чашкой, сделал глоток чаю.
– Остыл, – сказал ровным тоном, посмотрел в чашку, поставил ее на стол, поднял взгляд на меня, полный застарелой и тщательно контролируемой боли, и усталым, каким-то смиренным голосом произнес: – Я хотел бы жить с тобой, жениться на тебе, растить твоего ребенка, спать с тобой каждый возможный день и ночь. Но для нас это невозможно, и ты это знаешь.
А я выдохнула.
И в следующее мгновение кинулась к нему, сильно обняла за шею и поцеловала со всей силой своей благодарности и любви, ну и немного сразу же встрепенувшейся страсти. Он ответил на поцелуй, и обнял меня, и устроил поудобней в своих руках!
И мы целовались – горько-сладостно от предстоящего расставания: он – прощаясь насовсем и благодаря, с небольшой каплей надежды, а я – прощаясь ненадолго и с уверенной надеждой! Горько-сладостно, до головокружения.
Я оторвалась от его губ, отстранилась немного, чтобы видеть его глаза.
– Спасибо, – шепотом поблагодарила я. – За все спасибо.
– Ты узнала то, что хотела, и теперь мы прощаемся? – горько усмехнулся он.
– Прощаемся, – продолжая смотреть в его глаза, шепотом ответила я. – Ненадолго, мне же надо вернуться через три дня, ты помнишь?
– Я помню, – еще раз улыбнулся грустно он, наклонился, нежно поцеловал меня в губы, отстранился и умученным голосом распорядился, снимая меня со своих колен: – Иди спать, Павла. Тебе надо отдохнуть, завтра трудный день.
Я поднялась, встала перед ним, наклонилась и ответно коротко и нежно поцеловала его в губы.
– Я не прощаюсь насовсем, – прошептала я и ушла не оборачиваясь.
Мы могли бы провести остаток этой ночи вдвоем, в той свободной каюте, от которой у него имелся ключ, и заниматься любовью до утра, прощаясь таким образом.
И оба это понимали. Могли бы, странно, но мне кажется, что мы оба чувствовали, что в этом нашем прощании переплелись такие эмоции и тонкие переживания, что сердце замирало и тихо плакало, и любой переход на разговор уставшими телами только обесценил бы их, сделав обычными и обыденными.
Краснину больнее.
Я понимаю. Но рассказать сейчас ему о сыне я не могу – не то место, не то время, и здесь, на судне, я не смогу предъявить ему убедительные доказательства. А оставлять мужчину в мучительных сомнениях на несколько дней и по поводу моей вменяемости вообще и моих чувств к нему, и по поводу своего отцовства не то что негуманно, а просто издевательство откровенное!
И как ни подмывало меня вот прямо сейчас все рассказать, я промолчала.
Не место. Не время!
Все! Порт Архангельск. Китов обещанных мы так и не встретили.
Шумно собирались, делали фотографии всего коллектива и телесъемку напоследок, смеялись, все в приподнятом настроении. Вышли на берег – покачивало!
