Пал на одно колено, звал жениться!
Думаете, она тут же согласилась? Ошибаетесь. Вот чем никогда не страдала моя сестра, так это расчетливостью и поиском выгоды! Ни-ког-да!
В ней этого жлобства и жадного хабальства даже запахом не присутствовало!
Она настолько спокойно относилась к материальным ценностям, просто живя с глубоким внутренним убеждением и знанием, что они и сами к ней придут, что никогда, ни при каких обстоятельствах и жизненных ставках не искала выгоды. Выгода ее сама находила и так же безоглядно любила, как и все мужчины! Вот такой парадокс – то, за что не цепляешься, не жаждешь до остервенения, само плавно и ровно приходит в твою жизнь.
Графу она отказала, объяснив, что у нее в России уже есть жених.
Француз не был бы настоящим графом, сумевшим не только сохранить богатства своей семьи, но и преумножить их, если бы не умел добиваться поставленных целей. И мы стали принимать гостя заморского у нас в доме по нескольку раз в месяц. Маман блистала в различных амплуа – от безоглядно любящей матери до несчастной женщины, не испытавшей настоящей любви, – слава богу, француз русского языка не знал и репертуар просмотрел без синхронного перевода. Видимо, поэтому постоянно улыбался на ее реплики.
Глория слово свое держала, и шла активная подготовка к свадьбе – жених ее совсем уж с катушек съезжал от столь долгого ожидания и скорого воплощения в жизнь его мечты, что когда держал ее за руку, его заметно колотило мелкой дрожью.
А француз приезжал и ухаживал настойчиво и красиво, Глория к тому моменту уже и французским языком успела овладеть, чтобы общаться было удобней.
И тут бабахнул дефолт!
И наш жених попал! Да так, что пришлось ему фирму закрывать, стройку останавливать, продавать все, что можно. От переживаний его трахнул микроинфаркт, это в сорок восемь-то лет! И оказалось, что понадобился он только своей бывшей жене, которая и взялась его выхаживать и поднимать на ноги.
Глория его навестила, когда он лежал в больнице. Он плакал, понимая, что потерял возможность заполучить ее, и благородно разорвал помолвку и рыдал у нее на груди от такого несчастья.
Через месяц она вышла замуж за графа, стала мадам Дидье и уехала жить во Францию. Два года они провели, я думаю, счастливо. Граф счастливо, а Глория спокойно. Она оказалась в атмосфере, для которой была создана природой: замки, роскошь, приемы, дворцы, известные кутюрье, знаменитые люди, Канны, Монако, яхты, путешествия. Только она воспринимала это все очень спокойно, ничего эта элитарная жизнь не снесла у нее в голове – для Глории это была ну просто такая жизнь, нормальная.
Для нее нормальная.
Через два года она подала на развод. Филипп, ее муж, стал настойчиво требовать детей, к тому же заболел ревностью. Повод для этого у него имелся. Только давала его не Глория, а сходившие от нее с ума мужики.
Мало кто, а скорее только я, понимал, что Глория – это совершенно особая женщина, недосягаемая ни для кого, как королева. Она просто не может полностью душой и телом принадлежать какому-то мужчине, это невозможно, как достояние республики, как достояние всего человечества, как не может быть собственностью и принадлежать только мужу королева Великобритании, например. Как творческий человек, я видела, чувствовала и понимала, что она и есть это самое достояние человечества – лучшее его произведение живого искусства. Ну, вот Венера Милосская, или, скажем, Даная, или Мадонна Микеланджело принадлежат всему человечеству, хоть ты запри их у себя дома, они от этого лично твоими не станут!
Как только у Филиппа проявились первые приступы ревности, Глория тут же подала на развод. Объяснять не надо, на чьей стороне были судьи-мужчины? Кстати, при разводе она отказалась от всех материальных компенсаций и выплат, полагавшихся ей по законам Франции, – и уважение к ней Филиппа в денежном эквиваленте в результате оказалось на несколько порядков больше, чем присудили бы ему официально, – он сам, по собственной инициативе высылал ей средства и подарки.
Глория вернулась в Россию, к нам с мамой домой, и неожиданно стала добровольным помощником французского посла – так полуофициально называлось ее приятное времяпрепровождение. Просто буквально через неделю после ее возвращения позвонил французский посол и попросил госпожу Дидье присутствовать у них на приеме в честь национального праздника, как почетную гостью.
