Проснулся оттого, что жутко замерз.
– Костя, а чего у нас печка отрубилась?
– Да нет, я на кузов переключил, там тоже подтапливать надо. Сейчас обратно переведу.
– А что мы везем?
– Продукты. Консервам, коробкам там всяким не страшно. А картошку и поморозить можем. За бортом-то под сорок.
Александр взглянул на часы.
– Давай перекусим?
– Сейчас, там дальше пошире будет. Минут через двадцать машина взяла чуть правее и остановилась у обочины. Гурский открыл дверь, выбрался из кабины и спрыгнул с подножки, сразу провалившись в снег почти по колено.
– Ни фига себе…
– Да ты не отходи далеко-то, – сказал Костя, – прямо вон… на колесо.
Тишина в тайге стояла удивительная.
Адашев окинул взглядом угрюмый первобытный ландшафт, дальние сопки, дорогу, которая плавно уходила куда-то вниз и вправо, к мосткам через очередную речушку, Глубоко вдохнул колючий морозный воздух.
«Мать честная… – подумалось ему. – И чего они все русского мужика жизни учат? Он же вон аж куда дошел. И живет себе. И нужду любую превозмогал и превозмогает. Посредством двух струбцин и воронки».
Зябко поежился и быстро забрался обратно в кабину, плотно захлопнув дверь.
Константин уже раскладывал на сиденьи какие-то пластиковые коробки с жареным мясом и картошкой.
– А по пять капель с морозца? – Гурский вынул из своего пакета хлеб, ветчину и китайскую водку.
– Зря ты ее взял, – скептически взглянул на водку Костя. – Говно.
– Не будешь?
– Вот еще. Почему? Обязательно буду.
– Я просто такой не видел никогда. Чтобы в пакетиках.
– Экономят китаезы на таре. А водка – говно.
– Вот тут ты не прав. Водка бывает только двух видов: хорошая и очень хорошая.
– А паленая?
– Так это же и не водка уже, совершенно другой продукт. О нем и говорить нечего. А как же…
– Давай сюда, – Константин взял у Гурского полиэтиленовый водочный пакет, срезал ножом кусочек отходящей от него пластиковой трубочки и ловко налил в подставленный Александром граненый стакан.
– Ладно, – решительно сказал тот. – Я купил, первый и попробую.
– Не ссы. Она плохая, но не ядовитая. Ее уж столько выпито…
– Твое здоровье.
– Угу.
Гурский хлопнул водки, задумался оценивающе и передал стакан Константину.
– Держи, я налью. И ничего особенного, водка как водка. Привкус, правда, какой-то…
– Мясо бери.
– Ага. А как ее закрыть-то теперь, чтоб не пролилась?
– А зачем закрывать? – искренне удивился Константин. – Допьем и выбросим.
Они поели, выкурили по сигарете, и опять грузовик покатил по бесконечной, казалось, дороге, ведущей к устью Амура. Гурский дремал.
Еще несколько раз они останавливались и выходили из машины.
– Смотри, – показал Константин рукой во время очередной остановки куда-то в сопки. – Видишь?
– Ага… – сказал Гурский, увидев дозорные вышки.
– Лагерь. С тех времен еще. Их здесь столько… Это с дороги только некоторые видно. А туда, дальше…
– А это что за следы?
– А… – Костя присел на корточки.– Это сохатый дорогу перешел. Смотри-ка ты, еще не осыпался. Только что, значит… Нас услышал и в лес ломанулся, а до этого, видишь, вон – по дороге шел.
– По своим делам.
– А что ты думаешь… Они забрались в кабину и тронулись дальше.
– А это что еще такое? – проснувшись в очередной раз и достав сигарету, Гурский ошарашено уставился на остов заржавленного пульмановского вагона, стоящий на таких же ржавых рельсах, выходящих откуда-то из глухой тайги и обрывающихся слева от дороги возле полуразрушенного кирпичного строения.
– Да железную дорогу хотели проложить.
– Ну?
– А что «ну»? Бросили.
Александр привстал, вытянул шею и провожал взглядом это видение, пока дорога не сделала очередной поворот. Затем тайга снова сомкнулась со всех сторон, словно пряча в себе от досужих глаз и останки лагерей, и мертвый пульмановский вагон на ржавых рельсах.
И опять кабину качало, и Гурский дремал.
Еще только раз, спросонья, он удивленно отметил странное название населенного пункта: «Де-Кастри». Он указал на табличку:
– А что, сюда и испанцев ссылали?
– Да хер их знает, – крутил баранку Костя.
Наконец Адашев проснулся оттого, что машина стояла.
– Пошли, – Константин открыл дверь кабины. – Горячего поедим.
