– Оль, ты чего, сдурела? Это же негигиенично – без трусов шастать.
– Встать! – топнула ножкой Ольга.
– Ты, главное дело, только не переживай… – Волков опять поднялся из кресла. – Ну?
– Петр Волков, – жалобно попросила она. – Трахни меня, а? Я тебя очень прошу. Как человека. Ну что тебе стоит?..
– Оля, – тяжело вздохнул Волков. – Ты прикройся, тут сквозняки везде, придатки застудишь. Все очень здорово, правда, ты хорошенькая, ну просто куколка. И что? Я ж не урод какой-нибудь озабоченный. Я что, по-твоему, девчачью пипиську редко вижу? Что я должен делать-то? Это же ведь не спорт. Не гимнастика какая-то. Я так не могу. Так нельзя.
– Можно. – Она жадно прижалась к нему, обняла, просунув руки под куртку, и охнула, наткнувшись на пистолет в плечевой кобуре.– Вот-вот-вот! – чуть отстранившись, по-детски широко распахнула глаза. – Я знала! Знала! Я, как тебя увидела, тут же чуть не кончила, честное слово, прямо вон там, за столом. Думала, с ума сойду, если больше не увижу. Ты настоящий, понимаешь меня? Настоящий! Ну иди сюда, а? – Ольга схватила его за руку и опустилась на кожаные подушки дивана. – Только кобуру не снимай, пожалуйста…
Мы не станем, пожалуй, излагать в деталях, каким именно образом Петр Волков второй раз за последние три дня был изнасилован.
И дело не в какой-то там застенчивости автора, а просто ничего такого особенно оригинального и, тем самым, достойного быть описанным на этих страницах не произошло. Неожиданно разве что. Ну так что ж, все под Богом ходим…
– А вообще-то… – Волков убрал одну руку с руля, поскреб двухдневную щетину, прищурился и взглянул на сидящую рядом Ольгу. – Если по уму рассуждать, то ведь все барахло, которое в офисе, – твое.
– Как это?
– Так. Гольдберг погиб? Бухгалтер ваша уволилась и рассчиталась аж недели две тому как. Нового нет. А кто еще у вас в штате, кроме тебя?
– Вообще-то никого. Да и я на договоре. Но ведь Шамиль, он хоть и не в штате, но…
– Он в каких-то документах присутствует?
– Ну, я всех, наверное, не видела, но, по-моему, нет.
– Ну и все.
– У тебя приятель есть какой-нибудь на тачке?
– Конечно.
– Ну вот. Звони ему. Ты же компьютер хотела?
– И кофеварку, она крутая.
– Мебель-то хоть оставь, Оля… Только это нужно обязательно сегодня сделать. Прямо сейчас. Пока выходной. Завтра там уже менты будут, скорее всего, офис опечатают. А потом ликвидационная комиссия имущество опишет. Все равно все растащат. А так хоть тебе что-то перепадет, за труды твои праведные. Гольдберг жмотом не был?
– Нет, ты чего. Он вообще дядька был нормальный, только непрушный, таких сразу видно.
– Ну вот. Я думаю, он бы не возражал.
– А Кадыров?
– Что Кадыров?
– Ну… он же меня убьет.
Волков скептически покосился на Ольгу:
– Эт-та вряд ли.
– Он довез Ольгу до дома и остановился возле ее парадной.
– Спасибо, дяденька, – чмокнула она его в щеку и выпорхнула из машины.
– Эй! – Петр наклонился к раскрытой правой двери автомобиля и протянул ей свою визитную карточку. – Звони, мало ли что… Только без глупостей. Яволь?
– Яволь! – Ольга, прижав руки по швам, вытянулась в струнку и слегка покачнулась на своих каблуках.
– Дойдешь сама-то?
– Донт вори…
– Ну, би хепи тогда.
– Ча-ао! – она ослепительно улыбнулась, повернулась к нему спиной и пошла к двери парадной, демонстративно виляя попкой.
«Коза острокопытая…» – хмыкнул про себя Петр и, врубив передачу, выехал со двора.
В понедельник утром Волков проснулся рано.
Накануне он заехал к себе домой, побрился, переоделся и появился у Ирины уже вечером. Она была все еще сонная и ватная от съеденных таблеток. Никаких вопросов не задавала.
– Спросила только:
– Ты обедал?
– Да.
– Правда?
– Я никогда не лжу, – ответил Петр, пошел на кухню, хлопнул дверцей холодильника и, вернувшись в гостиную, сел на диван, дожевывая кусок колбасы.
– А говоришь – не лгу, – укоризненно улыбнулась Ирина.
– «Не лжу». А вот про то, что не лгу, разговора не было. Это уж прости. Я за слово отвечаю.
– Да ну тебя.
– Никто не звонил?
– Евгений Борисыч. И еще этот… как его… папин знакомый, он еще ко мне на кладбище подходил, пожилой такой… нет, не помню, как его зовут. Вообще ничего не помню, не понимаю, голова чужая. Пошли спать, а?
