Волков вскинул глаза.
– Вы, Петр Сергеич, будьте спокойны, – моментально отреагировал Арефьев. – Я, если слово-то скажу, за него отвечу, не сомневайтесь. Но реакция похвальна. Навел, конечно, справки и про вас. Удивился, не скрою. Странный вы человек, оказывается, честное слово…
– Мы отвлеклись, – Гурский взял сигарету. – Вы позволите… в вашем присутствии?
– Александр? – повернулся к нему Арефьев.
– Адашев-Гурский с вашего позволения, – слегка поклонился тот. – Спортсмен. Значкист.
– Ага, – гость поставил чашку. – С вами, значит, Олежка тягался. И чему их там в ихних спортзалах учат…
– Телефон сразу стали слушать? – Волков откинул крышку зажигалки, чиркнул и задул огонь.
– А чего тянуть-то?
– Тоже верно.
– Мне про вас сказали, что сыскарь, мол, злой, упертый. Я и решил – пусть свое дело делает. А я посмотрю. Но уж когда вам про трубку догадка пришла, а я узнал, вы оба мне только мешать стали.
– А в Ирину зачем стрелять?
– Вот еще… Под старость лет грех на душу брать. Никто в нее и не стрелял вовсе. Это вас, Петр Сергеич, подранить слегка надо было, чтобы под ногами не путались. Да на Ирину Аркадьевну, каюсь, жути нагнать желательно было, чтобы дома посидела и больше уж никого не нанимала. Я бы потом к ней пришел, мы уж как-нибудь объяснились бы. Без посторонних. Но ведь… И на Камчатке ваша взяла, и с Васькой, мотоциклистом, вы ловчее оказались. Они ведь только из автоматов нынче умеют, чтобы клочья летели. Или в лоб. А когда надо чуть-чуть зацепить, аккуратно – зачем же мне с Дедом вашим ссориться? – тут у них не получается. Так-то вот выходит…
– И на том спасибо, – крутил в руках зажигалку Петр.
– Ладно, засиделся я. Ребята там, в машине, уже нервничают небось. Пойду, – Арефьев встал, достал портмоне, вложил в него дискету и, вынув маленький листочек бумаги, протянул его Ирине. – Вот, на всякий случай, мало ли что. Позвоните, мне передадут. И вы,– он посмотрел на Волкова с Гурским,– зла не держите. Я свое искал.
– Ничего-ничего… – кивнул Гурский.
– Да! – Арефьев повернулся к Ирине. – Аркадий Соломоныч же подарок вам купил. На день рождения. Это уж я сосватал. Человечек тут объявился с камешками – не волнуйтесь, честные камешки, я бы отцу вашему для вас темного не присоветовал,– уезжал он, деньги были срочно нужны, продавал, ну просто даром дарил. Только вот где они теперь… Уже не спросишь. Сейфа-то у Аркадия Соломоныча нет, ни к чему он ему, а где мог схоронить, Бог ведает. Он вам сразу– то не хотел дарить, до дня рождения дотерпеть собирался. Хоть я и советовал сразу. Но чего уж теперь… А камешки хорошие, чистой воды, два поменьше, а уж один… Человек этот, который продавал, говорил, что из прабабкиной подвески вынул.
– Подвески! – вырвалось у Гурского.
– Ну да… – удивленно посмотрел на него гость.– Серьги такие старинные. Он говорил, что, мол, как прижмет, бывало, по камешку вынимал и продавал. А это, дескать, последние, самые главные. Вы поищите по дому. Может, и найдете. Жалко все-таки. Ну, оставайтесь с Богом…
– Ох, – вздыхал он, надевая в передней пальто. – Как все неправильно… Все неправильно, и времена-то какие-то неправильные. До свидания, Ирина Аркадьевна.
– Ну вот, – Волков вернулся вслед за проводившей гостя Ириной в гостиную.– Теперь уж на самом деле все.
– Вообще? – взглянула на него Ирина.
– Ну, – перехватил ее взгляд Петр, – я в том смысле, что Деду доложу и… В общем, дело закрыто. Ты когда уезжаешь?
– На той неделе, наверное…
– Ну так увидимся еще. Я провожу. А ты чего переполошился, – повернулся он к Гурскому, – когда он про камни сказал?
– Пенделоки! – изрек Гурский.
– Цинкуй за выездом базара, ваше благородие. – Петр кивнул в сторону Ирины. – При мальчонке-то.
– Я еще в Петропавловске, когда на фигуре Екатерины драгоценности увидел, у меня шевельнулось что-то, но я не ухватил. А тут – как стрельнуло.
– Что у тебя стрельнуло?
– Ну, «пенделоки» – это старое слово французское, означает – подвески. Я мучился всю эту неделю, никак вспомнить не мог. Очень раздражало.
– Подвески?
– Да. В том смысле, что к серьгам там, к люстре. К люстре… – Александр уставился на висящую под потолком каскадом стекляшек люстру, потом перевел взгляд на Волкова.
