Старинное мутноватое зеркало в бронзовой раме, занимавшее целую стену в прихожей, сразу расположило Колычева к этому дому. Все остальное оказалось под стать — плоские голландские печи, выложенные узорными изразцами, пузатые кривоногие комоды карельской березы, прикрытые кружевными салфетками, потертое кресло-качалка с вышитой думкой, два мощных фикуса в гостиной…
Черные ветви по-осеннему обнаженных деревьев за окнами не скрывали потемневшей от времени кирпичной ограды Зачатьевского монастыря и паривших над ней высоких куполов собора и колокольни.
Дмитрий представил, как он весной, когда деревья покроются свежей зеленью, будет одиноко сидеть за столом у этого окна, пить чай из блестящего самовара и слушать тянущийся из монастыря колокольный звон. А потом мимо монастырской ограды и укрытых садами особнячков спускаться к реке и гулять там, поглядывая на корпуса шоколадной фабрики Эйнема на стрелке Водоотводного канала и раскинувшуюся на другом берегу Москвы-реки суетную Якиманку, к которой тоже при желании можно прогуляться по Бабьегородской плотине. А в воздухе весной будет витать запах молодой листвы, первых цветов, обильно высаженных в палисадниках и клумбах Остоженки, дымков из домашних печей, и к этому добавится запах речной воды от Москвы-реки, а может быть, и сладкий аромат варящегося шоколада с конфетной фабрики ветерком нанесет…
Колычев сразу же оформил аренду дома в Третьем Зачатьевском переулке и дал телеграмму Василию в Демьянов с просьбой поторопиться с выездом. Пора было устраиваться на новом месте.
Поздняя осень — не самое приятное время в Москве. Дождь с ледяным ветром, первый снег, тающий на земле и превращающий ее в грязную кашу… С мечтами о долгих прогулках по московским улицам пришлось до времени проститься. До Кремля, где находился московский окружной суд — новое место службы Дмитрия Степановича, было с Остоженки рукой подать, минут десять-пятнадцать неспешной ходьбы, но все равно каждый раз хотелось взять извозчика и доехать до Кремля в закрытой коляске вместо того, чтобы прогуляться туда пешком.
Прибывшие из Демьянова Василий и Дуся отмыли и оттерли остоженский особнячок до полного блеска и быстро наладили в нем хозяйство. Кладовка наполнилась припасами — горшочками с медом, соленьями, вареньями, подвешенными на крюках копчеными окороками. На столах появились крахмальные скатерти, кружевные шторы приобрели девственную белизну.
Утром хозяину подавался ароматный кофе в мельхиоровом кофейнике, вечером — блестящий самовар, увенчанный фарфоровым чайничком с крепкой заваркой… Василий не считал за труд встать пораньше и сбегать к Пречистенским воротам в одну из разбросанных по Москве филипповских булочных, славящихся своей выпечкой, чтобы подать к утреннему столу знаменитых саек или расстегаев. Дуся взяла на себя обязанности шеф-повара, позволяя Васе делать только то, что не требовало высокой кулинарной квалификации, как, например, очистка и нарезка луковиц для супа. Вкус подаваемых к обеду блюд сразу изменился, это была уже не та незатейливая Васькина стряпня, к которой Колычев привык в Демьянове… Когда новоиспеченные супруги вместе возились на кухне, оттуда доносился такой дружный смех, что Дмитрий невольно завидовал…
Впрочем, он почти не бывал дома с утра до позднего вечера. Служба в Москве была совсем иного рода, чем в тихом богобоязненном Демьянове, где серьезные преступления случались не то что не каждый день, но и не каждый год. В Москве же происшествий и преступлений было много, гораздо больше, чем хотелось судебному следователю…
Казалось бы, здесь за преступниками присматривает целая куча народу — служащие и департамента полиции, и сыскного отделения, и охранного, и подразделения отдельного корпуса жандармов, и жандармские полицейские управления… Но у судебных следователей работы было невпроворот. Приходилось вести одновременно несколько уголовных дел, и с непривычки Дмитрий Степанович сильно уставал.
Да и как насмотришься на трупы, начитаешься протоколов из уголовных дел да побеседуешь с одним-другим убийцей, жизнь кажется настолько безрадостной, что в пору уходить от мира и искать покоя где-нибудь в таежном скиту подальше от людей с их страстями… Не было сил наслаждаться прелестями большого города с его театрами, богатыми книжными лавками, французскими ресторанами и легкомысленными, жаждущими развлечений женщинами.
