Всё, казалось бы, налаживалось, но одно не давало покоя Александру Даниловичу — это его старшая дочь Машутка. Она всё чаще хворала, а когда бывала здорова, то грустная сидела в своей комнате, глядя на то, как её младшая сестра шила шёлком узоры на скатерти либо читала. Иногда Маша просила её почитать вслух, но не слушала, а всё смотрела неподвижным взглядом в одну точку, словно видела там что-то таинственное, различимое лишь ею.
Замечая это, сестра умолкала, но Маша всё так же продолжала разглядывать стену.
Она несколько оживилась, когда Васятка принёс ей в старой меховой шапке маленького щенка, мать которого задрал волк. Она подолгу возилась с ним, а щенок привязался к ней, не отходя от неё ни на шаг.
Когда осенью 1729 года Маша заболела, Александр Данилович сам ухаживал за ней. От сильного жара она впадала в беспамятство, очнувшись, долго оглядывалась, припоминая, где она.
Как-то раз, придя в себя, она подозвала отца, бывшего тут же в комнате. Он склонился над нею. Острая жалость охватила его при виде бледного осунувшегося лица дочери.
— Что, Машутка? — тихо спросил он, наклоняясь совсем близко к больной.
— Батюшка, — еле слышно прошептала Маша, облизывая пересохшие от жара губы, — обещайте мне... — Она умолкла, ослабев, закрыла глаза.
— Что? Что ты желаешь, Машутка?
— Обещайте мне, — вновь повторила она, протягивая к нему слабую исхудалую руку с ладонью, сжатой в маленький кулачок.
— Всё, всё, что только пожелаешь, — прошептал несчастный отец.
— Я знаю, что скоро умру, — медленно, но твёрдо произнесла она.
— Что ты, Машутка, что ты такое говоришь, — чуть громче проговорил убитый горем Александр Данилович.
— Вот как умру, — не возражая отцу, продолжала Маша, — схороните вот это вместе со мной.
Она разжала пальцы, и на ладони дочери Александр Данилович увидел кольцо, которое узнал сразу. Это было обручальное кольцо, подаренное ей её первым женихом Петром Сапегой, свадьба с которым не случилась по его вине.
— Машутка, Машутка, — зашептал он, обнимая ослабевшее тело дочери, — прости ты меня, прости!
Но она уже ничего не слышала.
Мария Александровна тихо умерла осенней ненастной ночью 1729 года. Её похоронили вблизи вновь построенной церкви на краю обрыва, под которым текла река Сосьва, теперь покрытая льдом и снегом.
Исполняя волю умершей дочери, Александр Данилович положил с нею в гроб то кольцо, которое она сумела сберечь вопреки всем обыскам и изъятиям у них ценностей.
Он сам рыл для неё могилу, расчистив замерзшую землю от снега, долго долбил её тяжёлым ломом, пока не подошли к нему знакомые плотники. Сняв шапки, они долго стояли молча.
— Данилыч, — наконец хриплым голосом проговорил Молчун, — дозволь нам подсобить тебе.
Александр Данилович кивнул. Мужики дружно взялись за работу, и скоро глубокая могила для поруганной невесты государя Петра Алексеевича была вырыта.
Тяжёлые думы после смерти дочери не оставляли Меншикова. Возможно, причиной тому было кольцо, сохранённое дочерью, её любовью вопреки всем невзгодам и несчастьям. Возможно, тяжёлые думы о дочери, о её несчастной любви, о других своих детях, будущее которых было неизвестно, подорвали его здоровье. Он реже начал выходить из дома на прогулки, которые раньше совершал каждый день, но, как бы он себя ни чувствовал, в своей церкви он бывал ежедневно, молясь там у своей заветной иконки, прося у неё милости для оставшихся в живых сына и дочери.
Как-то раз, выходя из церкви, после службы, он столкнулся с воеводой Берёзова, который в последнее время частенько приходил в новую церковь.
— Что-то смотрю, Александр Данилович, худо выглядеть стали или хвораете? — остановил его вопросом воевода.
— Да есть маленько, — слабо улыбнулся Меншиков.
Некоторое время они шли молча, направляясь к дому опального ссыльного.
— А я вот что думаю, — произнёс наконец воевода, чуть замедлив шаг, — почему бы вам не отправить прошение о помиловании? Ведь, говорят, государь скоро женится, так на радостях, может, и милости возможны?
Меншиков помолчал, потом остановился и, глядя прямо в лицо собеседника, ответил:
