Но эта иконка была дорога Александру Даниловичу. Ею когда-то мать князя благословила его. Часто молясь перед нею, он мысленно просил Заступницу не за себя, а за деток своих, страдающих безвинно из-за него.
Как-то раз непогожим, тёмным утром Меншиков вышел из дому, направляясь к тому месту рядом с домом, которое недавно вместе с плотниками выбрал для сооружения церкви во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Скрытый туманом, он незаметно подошёл к стройке, где уже, судя по голосам, находились плотники. Ожидая рассвета, они громко разговаривала, и голоса их, хотя и приглушённые туманом, отчётливо были слышны светлейшему.
— И чегой-то ты, Васятка, так перед князем стелешься? — узнал сразу Александр Данилович голос Митюхи.
Василий молчал.
— Думаешь, помилуют его, так он опять в силу войдёт и тебя с собой в столицу увезёт?
— Ну что ты, Митюха, к парню вяжешься? — долетел до Меншикова голос ещё одного работника.
Этот голос Александр Данилович тоже узнал, хотя и слышал его редко, поскольку угрюмый мужик, работая, мало разговаривал. Он всё больше молчал, за что и прозвище у него было Молчун.
— А что, не так, что ли? — задиристо продолжал Митюха. — Ладно бы ещё здесь, на работе, он перед ним стелился! Так нет, и к семье его подлаживается!
Ему никто не ответил, а Митюха говорил:
— Гляжу вчерась, идёт к ихнему дому и маленького кутёнка в шапке тянет.
— Нельзя, что ли? — весело ответил Васятка.
— Небось думаешь, наградят тебя богато за твоё усердие?
Снова ему никто не ответил, а Митюха продолжал с ехидной ноткой в голосе:
— Так не надейся! Слыхали, что всё богатство у него ещё там, в Питере, отобрали.
— До чего ж ты, Митюха, злобный! Ну и что — отобрали, — подал голос Молчун, — а всё, что с ним, у него не отымешь.
— Чего это не отымешь? — удивлённо спросил Митюха.
— Да того, чего у тебя сроду не бывало.
— Это чего же у меня сроду не бывало? — упорствовал Митюха.
— А ты сам помысли, может, и додумаешься.
— А чего тут мыслить? Тут и мыслить нечего.
— Верно, тебе нечего, поскольку ты и не додумаешься вовек! Тебе только тот и человек, у кого мошна тугая, а ты вот попробуй-ка из богатства-то в нищету окунись да человеком останься!
Александр Данилович больше не стал слушать разговор работников, повернувшись, пошёл к дому.
Возвратился он к месту, где строили церковь, уже когда рассвело и туман рассеялся. На короткое время из-за горизонта выплыло холодное красное солнце.
— Ну что, работнички, — поздоровавшись с плотниками, спросил Александр Данилович, — к Рождеству успеем церковь поставить?
— Как Бог даст, — ответил Молчун, и все снова принялись за работу.
Перед самым Рождеством церковь была отстроена, и Меншиков, сняв со стены иконку и завернув её в чистое полотенце, отправился к церкви посмотреть, как её расписывает Васятка, которому Александр Данилович доверил это ответственное дело, увидев как-то его рисунки.
Немного не дойдя до церкви, Александр Данилович споткнулся о разбросанные тут и там остатки брёвен и, не удержав равновесия, упал и покатился с откоса, на краю которого стояла церковь. Он полетел вниз к замерзшей реке, стукнулся об лёд и остался лежать недвижим. Там его и увидели идущие на стройку работники. К их удивлению, Александр Данилович совсем не ушибся, даже нигде не оцарапался о торчащие из-под снега коряги и камни.
— Живой ли, Данилыч? — склоняясь к нему, спросил Митюха.
Меншиков открыл глаза, сел, обеспокоенно схватился за лежащий рядом с ним небольшой свёрток. Отряхнув от снега, осторожно развернул его. Сгрудившиеся вокруг него работники с напряжённым вниманием смотрели на него и на то, как он разворачивал свёрток.
— Цела! — радостно сказал Александр Данилович, вновь заворачивая иконку.
— Не иначе как сама она, Царица Небесная, тебя спасла, — проговорил Молчун, разглядывая икону.
Весть о чудесном спасении Меншикова быстро разнеслась по всему Берёзову. К новой церкви потянулись люди — взглянуть на чудотворную икону, спасшую светлейшего при падении с крутого склона. Сам Александр Данилович теперь каждый день бывал в новой церкви. Встречая его там, люди низко кланялись ему, многие плакали.
