– Чем ты занимаешься, Челси?
– В каком смысле?
– Что ты любишь делать? Как ты поступаешь со всей этой страстью, что живет у тебя внутри? Теперь, когда дело твоей жизни больше тебе недоступно?
Он пытается загнать меня в угол. Ненавижу его. Ничто не заменит мне баскетбол, нет таких вещей на свете. Я хочу, чтобы Клинту было так же плохо, как мне сейчас. Я хочу напасть на него. Причинить ему боль в ответ. Но я не знаю как; я не знаю, в чем его слабости.
Но тут, под приглушенные звуки медляка, я вспоминаю, какое лицо было у Клинта, когда я сказала про своего бойфренда…
Я поднимаюсь со стула и медленно бреду через патио. Выбиваю мяч из его рук (тот упрыгивает в кусты). Кладу руки ему на пояс. Смотрю ему прямо в глаза. Чувствую тепло его тела сквозь футболку.
– Я танцую, – с вызовом говорю я.
Клинт делает шаг назад, и на его лице отражается та же боль, какую испытала я, когда он швырнул мне мяч.
– А я нет, – отвечает он.
У меня на лице проступает торжествующая улыбка. Страдай, ублюдок. Он бессильно падает на стул с видом, будто ему попали мячом в солнечное сплетение. Переводит взгляд на зловонное болото. Басы Брэндона пульсируют сквозь ночь. Оранжевый мяч укатился в траву и сияет оттуда, как дорожный знак, предвещающий опасность на дороге.
Почему из всех баскетболистов на планете мне досталась она? Почему не парень? Или, по крайней мере, не какая-нибудь запустившая себя девица, а не вот эта, которая вышла из четвертого коттеджа в коротких шортах, открывающих длиннющие ноги? Почему мне досталась баскетболистка с таким сердитым, напряженным выражением лица? Такая злая на жизнь?
– Велосипеды, – предлагаю я с самым равнодушным и спокойным видом. Мы стоим на крыльце коттеджа. – Эрл сдает напрокат велосипеды. Тропинка за коттеджем ведет прямо к водопаду…
– К водопаду? – переспрашивает она; ее лицо на секунду смягчается. – А я-то думала, что это за шум воды…
Я уже думаю, что она согласна на велосипеды, но Челси складывает руки на груди и качает головой. Не могу не отметить: когда она обнимает себя за плечи, выпуклости под майкой становятся особенно видны.
– Мы можем прокатиться туда, – начинаю я.
– А потом скатиться по холму вверх тормашками и врезаться в дерево, – ворчит она.
– Байдарки…
Она хмурится и выдвигает вперед челюсть:
– Еще опаснее ничего не придумал?
Ладно, я сам заслужил такое обращение. Да, я вел себя вчера как кретин. Да, я пообещал ей отметить победу и превратил вечер в праздник неловкости. А все потому, что она спросила про хоккей. Мне хотелось задеть ее так же больно, как она задела меня. И я напомнил ей про баскетбол. Я не идиот. Я понимал, что она не согласится сыграть со мной в мяч. Я предложил просто из вредности. И поэтому я понимаю, что ей хочется отыграться на мне сегодня. Мне это страшно неприятно, но я все понимаю.
– Я… Я загуглил противопоказания после операций на бедре, – пытаюсь успокоить ее. – Знаю, что серьезные нагрузки тебе нельзя, но байдарка…
– Ага, деревянный банан, в котором едва хватит места, чтобы сесть, и который чуть что переворачивается? Я бы не сказала, что в книге «Гениальные идеи человечества» эта мысль будет стоять сразу за изобретением пенициллина. Я бы сказала, ее место – рядом с видеомагнитофонами. Восьмидорожечными кассетами. «Фордом-Пинто». Кроссовками с шипами. Крысиным ядом, который на вкус, как виноградное желе…
– Ладно, – резко перебиваю я.
За нашими спинами кто-то отодвигает ширму.
На крыльцо выходит папа Челси. Я отступаю назад, опускаю руки, пытаюсь выглядеть спокойным. Вообще, глупо, что я начал на нее злиться. Если ее отец решит, что мы не ладим, то уволит меня.
Да, Эрл будет просто в восторге.
Забудь про Эрла, рычит голос в моей голове. Дело не в нем, и ты прекрасно это знаешь. Ты просто хочешь проводить с ней время.
Я качаю головой. Нет, не хочу, уговариваю я себя. Мне наплевать, что с ней будет. Но я смотрю на Челси и от всего сердца надеюсь, что она не скажет отцу, что не хочет со мной тренироваться.
– Хорошо вчера отпраздновали? – спрашивает он. Честно, мне кажется, он как-то грубовато с ней общается. Не знаю, нарочно ли.
