– Я не это имел в виду… он не… – пытается извиниться Клинт.
– Я знаю, – машу я рукой и сажусь за обшарпанный столик. – Забудь. Наверное, мы просто проголодались.
Коронное блюдо Клинта, сказала его мама. Сомневаюсь, чтобы кому-нибудь еще пришло в голову сочетать все эти продукты: луковые кольца, жареные креветки, ребрышки-барбекю, тушеная фасоль, капустный салат, свежий хлеб. И соленые огурцы. Огурцы заполняют собой все свободное пространство на тарелке, раскрашивая ее зелеными пятнышками. Я кладу в рот креветку в кукурузной панировке, но меня немного тошнит. Дело не в кулинарных способностях мамы Клинта; она-то как раз отличный повар. Но от нервов у меня пропадает аппетит. А присутствие Клинта вселяет в меня настоящую панику. Я даже во время экзаменов так не переживала.
Вдобавок к этому рядом с рестораном явно находится какое-то болото. С веранды его не видно, потому что оно загорожено пролеском, какие растут рядом с нашим городом вдоль шоссе. Но я уверена, что от наших ржавых стульев рукой подать до какой-то речушки, ручья или одного из десяти тысяч озер Миннесоты. В общем, дело в том, что я чувствую этот мерзкий летний запах, будто водоем вспотел от жары. Я всасываю воздух большими глотками, пытаясь успокоиться, и гнилостный запах перемешивается со вкусом пищи у меня во рту. Горечь, как от забытого дня рождения.
Молчание растягивается и становится опасным. Неловкая тишина между нами – точно струна на бас-гитаре Брэндона. Еще один поворот колка – и наше вымученное празднование разорвется напополам.
Клинт, видимо, тоже это чувствует. Он отодвигает тарелку и говорит мне «пошли».
Я не знаю, куда мы идем, но я рада: где угодно будет лучше, чем здесь.
Клинт запускает руки в высокую траву. Я в ужасе – правда буквально в ужасе — когда он поднимает с земли большой оранжевый шар.
– Что ты делаешь? – рявкаю я, когда он ударяет истертым мячом о землю. Медленно, очень медленно, Клинт кидает мяч мне. Тот ударяется о бетон и прыгает мне навстречу.
У меня срабатывает инстинкт: я вытягиваю руки и ловлю мяч. Боже правый, я ловлю его; он ударяет мне в ладони, и я чувствую шершавое покрытие. Со времени того броска крюком я ни разу не прикасалась к мячу. Я машинально подношу мяч к носу и нюхаю. Он пахнет чем-то живым; пахнет землей. Как обычно.
– Покажи мне, на что ты способна, – говорит Клинт и, опустив руки, хлопает в ладоши.
Этот идиот что, не знает, что одно прикосновение к мячу поднимает во мне волну самой невыносимой боли?
Это как дотронуться до руки любимого человека, когда он говорит тебе «нет», качая головой. Вот как я себя чувствую, касаясь мяча. Как будто глядишь в глаза любимого человека, который внезапно решил, что не станет любить тебя в ответ. Я тебе не достанусь.
Я передаю Клинту пас и опускаюсь обратно на стул.
– Эй, да ладно тебе! Просто покидаем мяч.
Мои внутренности разъедает жгучее пламя.
– У меня свои причины. Мне нельзя прыгать. Доктора говорят, что нагрузки…
– Тебе необязательно прыгать, знаешь ли.
– Это не одно и то же.
– Там, у входа, ты сказала мне, что любишь историю, – говорит Клинт. – Помнишь?
Я пожимаю плечами. К чему это он клонит?
– Баскетбол – это твоя история. Почему тогда ты его разлюбила?
Я смотрю на него в упор.
– Что ты знаешь о том, что я люблю? Зачем ты перевернул мои слова? Я не имела в виду… Баскетбол – это вообще другое.
– Почему другое? – настаивает Клинт.
Я поднимаю взгляд на луну. Она висит так низко, что того и гляди скользнет в сетку кольца. Дурь какая-то, на самом деле: я так зла, что ненавижу даже луну.
– А сегодня в катере? – продолжает Клинт. – Я ведь засек время. С того момента, как ты поняла, что у тебя клюет, до того, как ты стала крутить катушку, прошла минута и десять секунд. Минута десять. Удивительно, что рыба не успела оборвать леску и уплыть обратно.
– И что?
– А то. Что ты собираешься делать со своей жизнью? Откинуться в кресле, как старушка? Ты похожа на дедов, которые околачиваются возле рыболовных магазинов. Сидишь и смотришь, как мир проходит мимо тебя.
– А ты вообще кто такой, чтобы судить меня? Мы познакомились десять минут назад! – выкрикиваю я. Нет, спрятать свою ярость, запихнуть ее поглубже, у меня не получается. Я собиралась вести себя спокойно, но гнев то и дело выглядывает наружу, как игрушка в аттракционе «Ударь крота». Как ни вколачивай его внутрь, его нелепая голова вновь и вновь появляется над поверхностью.
