Похоронив жену, Дуров остался с большой семьёй на руках без хозяйки. Он стал повсюду разыскивать свою дочь и подал прошение на высочайшее имя в 1807 году о возвращении ему «несчастной дочери Надежды, по мужу Черновой, которая по семейным несогласиям принуждена была скрыться из дома».
Государь повелел навести справки о Дуровой и если таковая окажется в действующей армии, то вытребовать её в Петербург.
В силу этого повеления Надежде Андреевне нельзя было скрывать тайну, что она женщина. Да теперь уже эта тайна была открыта: все знали, что в рядах армии в гусарском мундире скрывается женщина. Князь Сергей Гарин по приказу главнокомандующего потребовал к себе Дурову для объяснения.
— Надежда Андреевна, тайна ваша открыта, и вам придётся немедленно ехать в Петербург, — встретил он кавалериста-женщину.
— Как? Зачем? — испугалась и удивилась она.
— По высочайшему приказанию: государь пожелал вас видеть.
— Боже, но как узнали?
— По прошению вашего отца, поданному на высочайшее имя, — ответил князь. — Но вы успокойтесь, Надежда Андреевна, худого вам ничего не будет: наш император справедлив и милостив.
— Я виновата, я! Зачем было мне писать письмо отцу? Зачем? Пусть бы думали, что я утонула в Каме. Разнежилась, соскучилась по семье — вот теперь и кайся! — взволнованным голосом говорила Дурова. — Зачем я им? Довольно мытарили! Только отца жалко, один он меня любил. На него бы я взглянуть желала!..
— Поезжайте в Петербург: может, там и увидитесь, — сказал Гарин.
К князю вошёл Пётр Петрович. Он был мрачен.
— Едете? — спросил он у кавалериста-девицы.
— Еду, Пётр Петрович, принуждена ехать.
— Государь требует… А всё ваш отец настроил!
— Он хочет вернуть меня в семью, в дом…
— А вы, Надежда Андреевна, лучше к нам скорее вернитесь. Мы… мы к вам привыкли, — взволнованным голосом говорил Зарницкий. Как видно, нелегко было ему расстаться с ней.
— Я буду просить у государя, как милости, чтобы он мне разрешил вернуться в армию. Здесь, между вами, мои друзья, и мой дом, и моя семья! — пожимая руки и князю, и Петру Петровичу, чуть не со слезами сказала она.
На другой день Дурова выехала из армии в Петербург. Зарницкий и Гарин далеко проводили её; она сердечно с ними простилась.
— Приезжайте скорее, ждём! — крикнул ей вслед подполковник Зарницкий.
— Только бы отпустили — приеду!
С тоской покинула она армию.
«Неужели меня домой отправят? — думала она. — Что я буду делать дома? Так рано осудить меня на монотонные занятия хозяйством? Надобно сказать всему прости — и светлому мечу, и доброму коню… друзьям… весёлой жизни… скачке, рубке, всему конец! Всё затихнет, как не бывало, и одни только незабвенные воспоминания будут сопровождать меня, где бы я ни была. Минутное счастье, слава, опасности!.. Шум!.. Клик!.. Жизнь, кипящая деятельностью!.. Прощайте!»
Так печально думала кавалерист-девица, отъезжая из армии в Петербург.
В Петербурге Надежду Андреевну ожидал отец её, Андрей Васильевич. Свидание его с дочерью после долгой разлуки было трогательно. Отставной ротмистр плакал как ребёнок, обнимая свою дочь.
— Мы с тобой, Надинька, теперь никогда не расстанемся! Ведь так? Ты, моя голубка, поедешь со мною домой? Да как ты переменилась, возмужала!.. Тебя не узнаешь! — говорил он дочери, с восторгом глядя на неё.
— А ты похудел, отец, состарился.
— Плохие дела хоть кого состарят!
— Разве твои дела так плохи? — спросила у отца кавалерист-девица.
— На что хуже, Надинька! Совсем расстроился… Ещё при матери был хоть порядок в дому, а как она умерла — и пошло: дети малые, хозяйство вести некому. Ты, Надинька, заменишь мать, на тебя все надежды.
— Нет, отец, на меня не рассчитывай.
— Как?! Что ты сказала? — меняясь в лице, спросил Андрей Васильевич.
— Хоть мне и больно сказать тебе, но домой, на Каму, я не поеду.
— Как не поедешь?
— Я буду просить государя, чтобы он разрешил мне остаться при армии.
— Что ты, Надя! А зачем же мы хлопотали? Ведь я нарочно в Петербург приехал… прошение подавал…
— Я сама не знаю, зачем ты это сделал.
— Как зачем? Чтобы вернуть тебя. Не забывай, что у тебя есть муж.
— Я забыла про него, навсегда забыла…
