— Так и есть, — отвечает он мне. — Свобода от уз. Освобождение от цепей, которые порабощают нас и заставляют думать, что мы просто низменные биологические формы жизни, тогда как мы поистине божественные существа. Вы же сами говорите о парне в платоновской пещере, освобождающегося от цепей, которые удерживают его в невежестве. Просто идеально. Все именно так. Вот что имеет в виду Махариши!
У меня нет формального учения как такового, но я знаю, что делает Махариши, и знаю, что он ни перед чем не остановится, чтобы защитить учение от именно такого рода неизбежных искажений. Это ничем не отличается от детской игры в испорченный телефон, когда история передается от игрока к игроку, а затем итоговая история сравнивается с первоначальной и все удивляются, как мало между ними общего. Никакой свет — неважно, насколько чистый, — не может пройти через такое количество фильтров и не оказаться грязным и мрачным. Будь я привязан к результатам, то думал бы об этой книге как о моем наследии — моем даре будущим поколениям, которые спустя тысячу лет будут воспринимать мои учения так же безупречно, как в тот день, когда книга пойдет в печать, — но у меня и мысли такой нет. Это не
мое
учение, это
просто
учение, а от меня в нем есть только способ его передачи. Если бы нам пришлось выкинуть все лишнее из этой книги, от нее осталась бы, вероятно, десятая часть, и это был бы мой способ сказать то, что сказал бы любой просветленный. Это не связано с личностью. Это не связано с региональными или этническими особенностями. Это не западно-христианская версия, противоположная версиям иннуитских шаманов или тибетских буддистов. Это другой уровень. То, что истинно, истинно вне зависимости от страны, культуры, планеты, галактики или измерения. Это то, что есть, а я просто парень, которому довелось сказать это прямо сейчас. Если вы сложите вместе десять книг, написанных десятью просветленными авторами, и выкинете из них все лишнее, от них останется то же самое. Вот каково это по сути. Причина всего лишнего в том, что это нельзя сказать прямо, потому что нет никакого
этого
, и, следовательно, все, что передается опосредованно — чем это не является, на что это похоже, — не может быть тем, что представляет собой это.
Я с интересом наблюдаю тот факт, что прозрения Криса в природу заблуждения ни в коей мере не помогают ему в его стремлении к свободе. Как ни иронично, его собственные взгляды на свободу держат его в неволе. Не он владеет своими взглядами, а они им. Все его знание и настойчивое желание выразить и обосновать его происходят из нужды его эго в уверенности, что он на шаг впереди, а сама нужда происходит, конечно, из страха, что он крепко отстал.
Хотя для меня это, возможно, и представляет интерес — проанализировать чьи-то паттерны страха и увидеть, как они усиливают хватку эго, но указывать на это Крису мне кажется бесполезным. Он бы это не воспринял. Его эго висит у него на шее, как наковальня. Он думает, что обдумывает, как выбраться из своих цепей, будто это просто мысли, которые сдерживают его. Он жонглирует Махариши и Платоном, будто они его союзники, а не тюремщики.
К тому времени, как Лара снова добралась до верха стены, я понял, что должен сделать серию прыжков с постоянным уклоном влево, чтобы найти ровную площадку, где можно остановиться. К сожалению, как только я туда добрался, метающий ножи ниндзя и метающая лезвия машина порубили бедную отважную Лару в капусту.
Крис меня побаивается. К тому же он слабоват в идеях, которые отстаивает. Именно поэтому он ведет себя так громко и энергично. Будь он близок к пробуждению, его чувства неуверенности и страха были бы вполне правильны и уместны. Он летел бы головой вперед в скрежещущие челюсти самоуничтожения. Но Крис не вышел на прямой путь, он просто ковыляет через какие-то концептуальные затруднения. Лес заблуждений состоит из концепций, а все концепции означают одно и то же — ты еще в лесу. Крис слабоват в этих идеях и настойчив, именно потому что где-то в глубине души знает, что волнующие новые открытия означают не конец его путешествия, а только начало настоящего пути.
