— Охренеть можно.
Я смеюсь.
— Можно. Дао говорит: «Когда великое дао забыто, появляются доброта и нравственность». Вот что это значит.
— Охренеть.
— Потом вы этим ртом свою маму целуете?
— Так, ладно, значит, ваш персонаж на сцене...
— ... и исполняет свою роль. Он видит, как к нему течет будущее, и движется вместе с ним. Он не останавливается, чтобы свериться с чьими-то сводами правил.
— И если поток велит начать войну...?
— Само собой. Ты начинаешь войну.
Она медлит, размышляя.
— Думаю, я так и делаю иногда, в потоке, но не всегда, не в значительных вещах. Думаю, что я бы побоялась обходится без нравственности.
— Это абсолютно естественно. Это доверие, которое развивается постепенно, по мере того, как вы учитесь отказываться от иллюзии контроля.
— Это то, что делают люди вроде Сонайи или, ну, знаете, глубоко верующие люди?
— Безусловно. В сущности, акт веры во что-то другое, нежели вы сами, позволяет отпустить штурвал — сдаться. Какова бы ни была причина сделать это, какое бы имя вы ни дали этой новой направляющей силе, это становится весьма положительной переменой, потому что управление берет на себя бесконечный и безошибочный разум вселенной.
— Значит, утвердившиеся во Христе..?
— Верно. Они отказались от иллюзии контроля. Неважно, почему они это сделали, важно, что сделали. Это точка отсчета и основа учения всех основных религий. Христиане говорят: «Не чего я хочу, а чего Ты». Индуисты говорят: «Брахма — возница». Мусульмане говорят: «Такова воля Аллаха». Это все одно и то же. Страх и эго — другими словами, невежество — удерживают вашу руку на штурвале. Отпустите штурвал по какой угодно причине, и управление само о себе позаботится.
— Значит, когда люди говорят «сбиться с пути»...
— Они просто видят местность с самого низкого уровня. У них нет большей картинки. Возвращение — это движение дао. Все пребывает в постоянном процессе возвращения к своему истинному состоянию. Чтобы действительно «сбиться с пути», нужно быть вне сознания. А такого места не существует.
Джули говорит, что хотела бы съесть на завтрак сэндвич с шампиньонами, поэтому мы сворачиваем к продуктовому магазину, где делают сэндвичи на вынос. Я паркую велосипед, мы входим, делаем заказ и пару минут листаем журналы, пока готовится наша еда. Я выбираю экземпляр журнала о просветлении. С обложки задают вопрос: «Что значит быть в мире, но не от мира?»
— Итак, — говорит Джули, заглядывая мне через плечо, — что же это значит?
Я небрежно пролистываю номер, и мои подозрения подтверждаются. В сущности, это переформулированный вопрос: «Как можно вести духовную жизнь в материальном мире?»
— По мнению редакции, это значит: «Как можно иметь пирожное и одновременно съесть его?»
— Что, очевидно, невозможно, верно?
— По их мнению, возможно.
* * *
Это вопрос из разряда «домовладелец или отшельник»
[3]
. Любой желающий упаковать просветление для массового потребления должен сначала создать иллюзию, что оно не вызовет затруднений для покупателей. Возможно, это правда, что цена истины — все, но не истина вносит оплату в кассу. В коммерческой модели цена истины — это то, что ты можешь себе позволить без особых усилий.
Журнал, который я держу в руках, собрал вместе целый ряд духовных светил, чтобы они блеснули умом, ответив: в миру. Разумеется, им приходится так отвечать, коль скоро они надеются убедить искренних и неглупых читателей, что абсурд — это истина, а то, что очевидно, — ложь. Возможно, это звучит как что-то невозможное, но редакторы и маркетологи знают, что люди купят что угодно, если правильно это упаковать. Религиозная архитектура — устремленный ввысь памятник этой истине.
Я не наивен в таких вещах. Я знаю, что издатели книг и журналов не имеют отношения к просветлению. Они имеют отношение к продаже книг и журналов, а не истины, и знают, что искатели с радостью заплатят за то, чтобы их убедили в возможности пробудиться, не просыпаясь, и неважно, что там твердит здравый смысл. Таково положение дел в сфере нынешнего духовного книгоиздательства, нынешней духовности, и причиной тому, в конечном счете, желание эго выжить.
