— Значит, ты будешь счастлив узнать, что о непривязанности можно забыть, — сказал я. — Ты ставишь телегу впереди лошади. Непривязанность — это не ключ к освобождению, а побочный эффект.
Привязанность — лишь один из симптомов куда большего и куда более интересного недуга, который хронически поражает самых честных искателей. Более интересного для меня, во всяком случае.
— Это очень распространенная ошибка, которую можно встретить во всех мировых учениях и религиях, — продолжаю я. — И часто они смотрят в противоположную сторону от истины. Это верование, что если ты хочешь быть как Христос, то должен вести себя как Христос, — как будто можно стать кем-то с помощью подражания. Если ты хочешь быть просветленным, подсказывает мышление, то должен
вести
себя как просветленный. Полная чушь, конечно, но общепринятая. Стоит тебе распознать эту ошибку, и ты удивишься, насколько она распространена. Например, я просветленный и обладаю непривязанностью, которая не требует усилий. Я знаю, что это такое, и знаю, что под этим подразумевается, потому что у меня это есть. Я не привязан к непривязанности. Я не взращиваю ее. На самом деле, я не думаю, что мне когда-либо приходилось даже задумываться о непривязанности, пока не пришлось отвечать на вопросы о ней. Это то, что пришло само вместе с просветлением — побочный эффект. У просветления много побочных эффектов, но попытки вызвать их — неважно, насколько искренние — никогда не приведут к просветлению. Легко взглянуть на просветленного и сказать: «Ого! Он ест только рис. Мы должны есть только рис, если хотим достичь нирваны!». Но это, разумеется, неправда. Если просветленный прыгнет с моста, тебе тоже придется прыгать?
Эндрю вежливо улыбается.
— Если просветленный прыгнул с моста, — повторяю я, — тебе тоже придется прыгать?
На этот раз он не улыбается.
— И так во всем, — продолжаю я. — Ты видишь это все время. Почему я должен поворачиваться другой щекой, если кто-то бьет меня, а я хочу врезать ему обратно? Чтобы действовать, как Христос? Когда это я вляпался в эту затею — действовать, как Христос? Какие-то великие индийские мудрецы сидят лицом только на север, так и я теперь должен все время сидеть лицом на север? А если мудрец ковыряется в носу? Я должен сидеть лицом на север и ковыряться в носу восемь раз в день? Зачем? Потому что дело всей моей жизни — подражать великим мудрецам? Я так не думаю. Скажем, я хорошо питаюсь, а ты голодаешь. Ты приходишь ко мне и спрашиваешь, как хорошо питаться. Ну, замечаю я, каждый раз, когда я ем вкусную еду, у меня начинается отрыжка, и я советую тебе отрыгивать, потому что это означает, что ты сыт. А ведь все наоборот, верно? Ты все еще голоден, но теперь ты еще и рыгаешь, как свинья. А хуже всего в этом — обрати внимание на трюк — хуже всего то, что ты перестаешь искать еду. Тебе теперь обеспечена голодная смерть.
Я сделал паузу, чтобы эта мысль впиталась. Здесь есть несколько важных уроков, и я не хочу, чтобы он проскочил их слишком быстро. Маленькие вопросы всегда служат воротами для больших вопросов.
— То же самое с непривязанностью, — продолжаю я. — Если ты смотришь на нее, как на ключ к покою и счастью, тогда у меня нет стоящего ответа, разве что замечание, что это звучит глуповато. Но если ты смотришь на непривязанность, как на важный шаг на пути к пробуждению, то могу заверить тебя, что это не так. Сначала проснись, а потом этой непривязанности у тебя будет целый вагон.
Мы еще немного поговорили о непривязанности, но все это целиком на самом деле очень просто, и, со слов Эндрю, теперь он почувствовал, что понимает намного более непосредственно. Я не сомневался — с отрыжкой получилось вдохновенно.
Потом мы с Эндрю разобрали вопрос, что значит быть
в
миру, но не
от
мира. Это не заняло много времени, потому что ответ был в основном такой же, что и для непривязанности:
— Тебе не о чем беспокоиться, — сказал я, — это позаботится о себе само, когда придет время. В понимании этого нет смысла.
Однако он так легко не поддался, так что пришлось мне продолжить.
