Володя решил не упоминать Сергеева. Сказал:
— По-моему, надо дописать что-то о борьбе с полицаями. Вот над чем стоит подумать.
Долго сидели, писали. Наконец остановились на одном варианте.
— Зина, прочитай вслух, — попросил Володя. — Начни отсюда.
И Зина прочитала:
«…Трудно поверить, что ты, молодой человек, которому Советская власть и наша школа прививали высокие чувства гуманности, стал верным холуем фашистских разбойников. Если ты человек, а не скотина и если не потерял человеческого облика, ты не станешь убивать женщин, детей и стариков.
В твоих руках оружие, и еще не поздно повернуть его против врагов нашей Родины. Иначе от расплаты тебе не уйти!»
— Кажется, хорошо? — спросил Володя.
— Отлично! — в один голос согласились девушки.
— Тогда давайте напишем несколько образцов листовки и раздадим ребятам, чтобы приготовили побольше экземпляров.
— Всем раздадим? — спросила Зина.
— Кроме Мишки Маланчина. Сначала я с ним поговорю, — сказал Володя.
Увидел он Мишку в тот же день недалеко от своего дома и, подойдя к нему, негромко сказал:
— Миша, мы решили распространить листовки. Нужно, чтобы и ты переписал штук десять.
— А кто еще будет?
— Больше никто.
— Так почему только я?
— Ладно, я пошутил, — признался Володя. — Все честные хлопцы и девчата будут переписывать. Согласен?
Но Миша опустил глаза и отрицательно покачал головой:
— А я не хочу.
— Струсил? Эх ты! — и Володя ушел домой.
До самого вечера просидел он над листовками, так что даже рука устала писать. А когда за окном сгустились сумерки, в избу неожиданно явился Маланчин и виновато попросил:
— Дай мне тоже, а?
— Что? — усмехнулся Володя.
— То, о чем днем говорил. Все будут делать, и я хочу.
— Кто все?
— Иван, Толик… Чем же я хуже их?
Прошло несколько дней. Володя сходил в Вепряты и обменял свою пачку листовок у Сергеева на другую, чтобы никто не смог узнать переписчиков по почерку. Политрук похвалил юношу за дополнение к тексту. И вот наступило тревожное время: надо было листовки распространить.
Первые экземпляры, расклеенные по деревне, сорвал и увез в полицию Василь, пригрозив за них расстрелом старосте Савке. Но в тот же день «крамола» появилась и в других деревнях, так что полицаям стало не до Дубовой Гряды. И хотя за листовки никто не угодил в лапы врагов, немцы и полицаи начали задерживать на дорогах поголовно всех мужчин, женщин, даже детей и тщательно обыскивать их. Впрочем, многие полицейские были рады неожиданной удаче; долго ли во время обыска прикарманить чужое добро?
А люди возмущались:
— Что это делается? Среди бела дня грабят!
И все больше рос людской гнев.
Возле крестьянских изб порхали бабочки. В теплой пыли купались воробьи. За гумнами на болоте желтел копытник, а еще дальше зеленел лес. Только могучие дубы не спешили облачаться в зеленый убор. Но дружная весна не радовала людей, не знавших, что делать. На их вопросы Савка отвечал присказками:
— Помирать собирайся, а жито сей.
Василь докучал Бодягину утверждениями, что Савка самый ненадежный из всех старост волости. Но бургомистр понимал это по-своему: не любит, поэтому и наговаривает. Однако решил съездить в Дубовую Гряду, посмотреть, что там делается.
Как-то во второй половине дня в деревню примчалась машина, полная начальства: комендант по сельскому хозяйству майор фон Шпрейк с несколькими немцами, Бодягин, Кичка, переводчик, Василь и другие полицаи. Не доезжая до околицы, Шпрейк заметил из окна кабины, как в дубняк побежали несколько человек, и едва машина остановилась, он спросил через переводчика у Юйки, что это за люди.
Начальник полиции не знал и в свою очередь спросил об этом подошедшего старосту.
— Дети, — спокойно ответил тот. — Они там всегда играют.
Володя, вместе с друзьями предусмотрительно укрывшийся в дубняке, послал Ивана в деревню узнать, чего ради нагрянули незваные гости.
Долго не было хлопца, товарищи даже волноваться начали. Наконец вернулся и рассказал, что Бодягин приказал согнать всех крестьян на сход, а фашисты и полицаи рыщут по избам в поисках добычи. Десяток яиц — мало, давай курицу или поросенка. В «обмен» немцы протягивают камушек для зажигалки: мол, германский солдат не грабит, а покупает.
