— Должен признаться, — тихо заговорил он, — что я обо все этом не имел ни малейшего понятия. Просто не понимаю, почему вам не выплачивают положенные по закону сверхурочные. У нас нет необходимости получать прибыль незаконным путем. Теперь — что касается повышения зарплаты. Я с этим вопросом тоже разберусь. Но, прежде чем дать вам определенный ответ, мне надо проконсультироваться. Вы должны знать, что я связан картельным договором с другими предпринимателями и не могу ничего решать единолично. Так что наберитесь терпения. Я не ухожу от ответа, просто нужно для начала уяснить наши возможности. И третий пункт ваших требований, если я правильно понял, касается поведения директора Маркуша. Тут я могу вам твердо обещать, что господин Маркуш в корне изменит свои манеры. Прошу вас передать комитету, что я очень сожалею о случившемся. А в следующий раз, когда возникнут какие-либо проблемы, обращайтесь прямо ко мне; и уж если мы не договоримся, тогда можете бастовать.
Покидая административный корпус, Зала не чуял под собой ног от радости. Он пересек усаженный цветами двор и только свернул на бетонную дорожку, ведущую к цехам, как навстречу ему шагнул фельдфебель Форбат и, окликнув, велел остановиться. Тут только Зала заметил жандармов, которые, взяв в оцепление толпу рабочих, теснили ее ко входам в цеха. Прежде чем он успел осознать происходящее, к нему подскочили двое жандармов и надели наручники. После этого фельдфебель Форбат так пнул его сзади, что он потерял равновесие и рухнул на грязный бетон. Скованными за спиной руками Зала не мог смягчить падения и поэтому, ударившись лицом и всем телом о бетон, сильно расшибся. В то же мгновение в глазах у него потемнело. Он и сам не сумел бы потом сказать, сколько времени пролежал без сознания. Из забытья его вывел отчаянный крик Миклоша:
— Папа! Папочка!
Зала приподнял разбитое лицо. Увидел, как два жандарма оттаскивают назад упирающегося Миклоша, а Форбат лупасит Имре. Потом Миклошу каким-то невероятным усилием удалось вырваться из рук жандармов. Он бросился к отцу, опустился на колени и, задыхаясь от рыданий, попытался снять с него наручники, но в тот же миг получил такой удар сзади, что потерял сознание. Когда Миклош очнулся, никого рядом не было, кроме склонившегося над ним Имре. Увидев, что друг пришел в себя, Имре помог ему подняться.
— Твоего отца увели жандармы, — сказал он, не дожидаясь вопроса. И добавил с горечью: — Вообще ни к чему был весь этот цирк. Остальные уже снова работают. Пошли. — Он подхватил Миклоша и повел к воротам.
— Куда мы сейчас?
— Домой. К тебе. Нас уволили. Обоих.
Они подоспели как раз к обыску. Мать и бабушка Миклоша стояли у орехового дерева под присмотром молодого жандарма. Там же в полном вооружении топтался тучный Форбат.
— Подите-ка сюда, мерзавцы. Вас тут как раз и недоставало, — проговорил он с издевкой в голосе. — Становитесь тоже к дереву, да поживей!
Подростки молча подчинились. Миклош обнял плачущую мать и попытался ее успокоить, но все было без толку. При виде разгрома, учиняемого жандармами, она начинала плакать и причитать еще пуще. Подобного обыска в Бодайке еще не знали. Все движимое имущество жандармы выбрасывали во двор, потрошили подушки и перины. Пух и перья смешивались с мукой, мука оседала на разлитые всюду варенья и компоты. Мать Миклоша, глядя на все это, чуть рассудка не лишилась. Только старуха не потеряла самообладания. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Когда Форбат и его подручные завершили свое черное дело, она сказала фельдфебелю:
— Ты еще пожалеешь об этом, Михай Форбат. Крепко пожалеешь. Это я тебе говорю.
Форбат шагнул к ней:
— Прикуси язык, старая ведьма, а то я из тебя кишки выпущу. — И, смерив взглядом неподвижно стоящую старуху, направился со двора в сопровождении жандармов. Миклош с ненавистью глядел им вслед.
— Клянусь, что я все равно убью Форбата. И Зоннтага тоже. Христом-богом клянусь!
Михая Залу жандармы в тот же день увезли в неизвестном направлении. Больше никто никогда его не видел.
Сержант Жига Балла появился в Бодайке неожиданно. Была уже поздняя осень. Его часть занимала оборонительную позицию где-то в излучине Дона. Балла прибыл с донесением в Будапешт, где и получил десять дней отпуска. От радости он буквально ног под собой не чуял. Ирма не на шутку встревожилась. Боже милостивый, что будет, если Жига проведает о ее связи с Палом Зоннтагом? Ничего хорошего она от этого не ожидала, зная необузданный нрав и бычью силу мужа. На следующий же день она тайком встретилась с Палом Зоннтагом на хуторе Илка. Доскакав верхом бок о бок до берентейского парка, они укрылись от посторонних взглядов за придорожными зарослями орешника. Сдерживая своего шустрого серого, в яблоках, скакуна, Зоннтаг успокаивал женщину. Мол, не надо бояться, он сумеет защитить ее от гнева Жиги. Во всяком случае, пусть она будет поласковей с мужем, ведь он как-никак вернулся с фронта и наверняка стосковался по ее объятиям, что вполне естественно. И самое главное — чтобы Жига ни под каким видом не узнал об их отношениях. Если даже и заподозрит, она должна все отрицать.
