— Он отзывался о тебе очень хорошо.
— Да? — Сэм осекся, растерянно отряхнул штаны от чипсовой крошки и сел.
Мы с Захаром уже давно вычислили, что Сэмюэль Батт — человек очень зависимый от чужого мнения и стоит его немного похвалить и можно вить из него веревки. Главное, чтобы он чувствовал себя нужным и незаменимым. Чтобы к его мнению прислушивались и с его суждениями считались — и тогда он становится покладистей вьючного мула. Мы это заметили и беззастенчиво пользовались.
— Еще бы он говорил обо мне плохо. — Сэм огладил свое гигантское брюхо, но подробностей сообщать не стал. — Приедет еще без меня — чаю ему налейте. С пончиками.
В следующие два часа мы рассказывали нашему хозяину о том, какие обильные снега выпадают на Аляске, как любят эскимосы «огненную воду» и куда делось золото Клондайка, фантазируя при этом сверх всякой меры. Американцы в глубинке вообще были странно образованы — они знали все, что можно знать о своем деле, и ничего о том, что происходило вокруг. Сэм (если не брать в расчет его политической ориентации) в этом ничем не отличался от своих сограждан: он очень натурально удивлялся откровенному бреду про медведей в три человеческих роста. Слушал с вежливым интересом про собак-хаски, могущих как верблюды неделями таскать за собой нарты по снежной пустыне без всякой еды. Радовался как ребенок ежедневным прогулкам алеутов на Чукотку в Советский Союз за бесплатной водкой. И всякой прочей ерунде, принимая все, измышленное Захаром, за чистую монету. Он хлопал себя по жирным ляжкам и предлагал выпить за то, что гений белого человека изобрел «Винчестер» и «Кольт», чтобы дать несчастным аборигенам возможность противостоять лютым медведям-людоедам.
И сам выпивал за это больше всех.
В конце концов он начал икать — долго, глубоко и неостановимо. Каждое его икание мы сопровождали громким смехом в три глотки, чем еще сильнее заводили беднягу. Остановило икоту только появление любимого сериала.
По телевизору к этому времени уже запустили «Санта-Барбару», и Сэмюэль Батт оказался почему-то в числе ее самых горячих поклонников. Он даже хотел купить видеомагнитофон, чтобы записать все серии и просмотреть их «спокойно, без спешки и суеты», но каждый раз откладывал это приобретение на следующие выходные, когда непременно соберется посетить «Луйвилл».
— В нашей-то дыре — Франкфорте такого днем с огнем не сыщешь! — часто говорил, тяжко при этом вздыхая, Сэмюэль Батт.
С началом очередной порции приключений непутевых Кэпвеллов, убивших несчастного Ченнинга, он велел нам помолчать, а лучше того — идти спать, чтобы завтра с утра заниматься делами, а не стонать «как три похмельных носорога».
Нам самим хотелось того же: день выдался нервным, и удачная его развязка буквально опустошила наши организмы. Снотворный эффект от пива оказался силен как никогда, и уговаривать нас дважды Сэму не пришлось.
Утром, пока толстяк спал, хрюкая в своем кресле — он так и уснул с включенным телевизором, мы с Захаром успели обсудить вчерашний разговор и пришли к выводу, что прямой опасности пока нет, но нос нужно держать по ветру.
Я стал почаще вглядываться в наше будущее, но, как обычно, видел только Захара. У него все было хорошо. Относительно хорошо. Потому что теперь в своих прозрениях я убивал его не в восемьдесят девятом, а тремя годами позже. Впрочем, об этом я, понятное дело, говорить ему не стал.
Спустя неделю ощутимо похолодало — ночные температуры стали колебаться в районе нуля, но снега по-прежнему не было. Зато прекратились дожди и небо просветлело.
На выборах ожидаемо победил Рональд Рейган, наголову разгромивший сладкую парочку своих оппонентов. Америка ликовала, ожидая от него новых свершений. Нам с Захаром было поровну — хозяйство Батта требовало очень много работы, и мы от рассвета до заката были заняты на полях. Если бы победил не Рейган, а этот, второй — Фриц Мондейл, мы бы, наверное, этого не заметили.
Чарли Рассел, как и обещал, наведывался каждую неделю и держал нас в курсе происходящих событий. И каждый раз удивлял своей кипучей энергией. В его лице Захар встретил достойного конкурента и, слушая о подвигах веселого коммивояжера, так громко скрипел «когтями» внутри ботинок, что мне становилось неудобно.
