— Стыдно, очень стыдно, молодой человек!
А Колька тут же нашелся:
— Это вам должно быть стыдно — лечить беретесь, а не умеете.
На заводе Кольку спросили:
— Как же ты, аферист, такое учинил?
— А чего сложного, — ухмыльнулся Колька. — Замок у них пустяковый, а я как-никак слесарь с разрядом. Не зря же меня в ПТУ учили.
Пока Колька был в больнице, на заводе за него отдувался Николай Степанчиков.
Не знаю, как сложилась бы дальше Колькина судьба, но тут вышло постановление, чтобы с такими, как Колька, сурово бороться и никакой потачки им не давать. И по бюллетеню не платить.
Колька был человек грамотный, прочел постановление, понял — дело плохо. Явился в цех чистенький, бритый, встал к тискам. Руки ходуном ходят. Запорол одну деталь, потом другую.
Бригадир посмотрел, покачал головой:
— Да, пожалуй, теперь от него проку мало. Отвык от дела. Надо ему все сызнова начинать.
А профорг сказал:
— Хорошо что трезвый, и то достижение.
Целую неделю Колька, не брал в рот ничего хмельного и все гнал брак. Ходил он скучный, мрачный, ни с кем не разговаривал. Смотреть на него жалко.
Опять стали размышлять, как поступить с Колькой.
Думали и надумали. Дали Кольке путевку в дом отдыха. Пусть отдохнет, наберется сил. Все-таки заслужил — исправился.
Правда, эта путевка предназначалась Николаю Степанчикову. Ну да Николай — человек сознательный, подождет. И потом, нужно кому-то план выполнять.
Утром жена ушла на работу, а муж — молодой поэт — уселся за письменный стол.
Молодой поэт думал. Он всегда сначала думал, а потом писал. Эта скверная привычка мешала ему быть состоятельным и знаменитым.
«Труд», — вывел он на листве бумаги.
— Труд, труд, труд, — бормотал он, осторожно шагая по комнате, чтобы не потревожить спавших внизу супругов-пенсионеров.
«Суд» — выскочила услужливая рифма.
Молодой поэт скривился. Вспомнилось недавнее письмо, бестактно предлагавшее ему вернуть аванс, иначе дело будет передано...
Он зачеркнул слово «труд» и написал: «Работа».
— Работа, зевота, дремота, — наплывали одна за другой неактуальные рифмы.
Вдохновение не озаряло поэта. Какие-то звуки мешали ему. Казалось, будто его бьют легким молоточком по темени. Тук!.. Тук!.. Тук!..
Поэт прислушался и пошел на кухню. Из крана медленно и тяжело падали капли.
Поэт прикрутил кран. Вода побежала тоненькой струйкой.
Поэт завинтил кран еще сильнее. Вода устремилась потоком.
Поэт принял волевое решение и позвонил жене.
— Попросите, пожалуйста, Марию Петровну, — мужественным баритоном сказал он.
— Бритикова, тебя мужчина, — пропищала какая-то насмешливая девчонка.
— Алло! — тревожно выдохнула жена.
— Муся, это я, — твердо сказал поэт, — не волнуйся, у нас чепе.
— Ой! — вскрикнула жена.
— Ничего страшного, течет кран на кухне.
— Слава богу! Можно ли так пугать! Позвони в ЖЭК, пусть пришлют водопроводчика. Деньги в серванте. Дай ему рубль восемьдесят девять, на маленькую.
— Не учи, — резко сказал поэт. — Я знаю жизнь.
В ЖЭКе ему ответили: «Ждите, вы не один».
Поэт стоял у кухонной раковины, уныло смотрел на льющуюся воду и думал, что так же бесполезно течет жизнь. Пушкин в его годы уже написал «Цыган», а Лева Коклюш, текстовик-песенник, построил дачу и купил «Жигули».
В передней прозвучал звонок. Поэт открыл дверь и увидел паренька примерно одних лет с ним. На парне была замшевая куртка, вельветовые штаны и туфли на платформе. Он носил шкиперскую бороду и прямые волосы до плеч.
— Салют! — сказал парень.
— Вам кого? — спросил поэт.
— По вызову. Ну, чего у вас приключилось?
Поэт провел водопроводчика на кухню. Тот снял оленьего цвета куртку, вынул из модного чемодана пластиковый передник, разводной ключ и еще какие-то непонятные предметы.
Минут десять он колдовал над краном, напевая: «Топ, стоп, хлоп, тра-ля-ля...»
Авария была ликвидирована.
Затем он снял передник, уложил его, разводной ключ и непонятные предметы в чемодан, долго и тщательно, как хирург перед операцией, мыл руки и наконец сказал:
— Подмахни нарядик!
Он обратился к молодому поэту на «ты», и поэт не обиделся. Поэт любил демократическую простоту.
— Пройдем в комнату, — сказал поэт.
