— Андрей Платонович, — сказала секретарша, — к сожалению, директор сегодня не может вас принять, он показывает завод товарищам из Бурундии.
— К черту! — сорвался Калмыков. — Каждый день какие-нибудь турки.
— Бурундия — новое государство, страна с прогрессивно-демократическим режимом, — политически грамотно объяснила секретарша, — позвоните завтра.
В обеденный перерыв, когда Калмыков вяло жевал фирменное блюдо «кролик по-заводски», в столовой появилась группа темнолицых людей в белых бурнусах. Над ними возвышался молодой, розовый директор завода.
— Вот здесь, — говорил он, — у нас столовая для инженерно-технического персонала. Продукты мы получаем с нашего подсобного хозяйства.
Девушка в кожаной юбке бойко переводила директорские слова гостям, а они молитвенно покачивали головами.
«Экскурсовод,— неприязненно подумал о директоре Калмыков, — ему бы в музей».
Во вторник, в девять ноль ноль, Калмыков позвонил директору.
— Не везет вам, — сочувственно сказала секретарша. — Николая Васильевича сегодня не будет, он на семинаре.
— Ясно, — сказал Калмыков, — все учится.
Вечером он включил телевизор. На экране крупным планом возникло лицо директора. Оно было рядом с Калмыковым. Директор говорил весело, увлекательно, будто обращаясь к одному Калмыкову.
— Симпатичный, — сказала жена Калмыкова, — и без бумажки.
— Артист! — пробурчал Калмыков.
В среду директора вызвали в вышестоящие организации.
В четверг секретарша сообщила, что Николай Васильевич занят, готовится к ответственному выступлению.
В тот же день в «Вечерней газете» Калмыков прочел, что директор машиностроительного завода Н.В.Вавулин встретился с участниками пионерского слета в школе, где он учился.
В пятницу директор принимал только рабочих. Вечером Калмыков позвонил ему по домашнему телефону.
— Папа ушел в театр, — ответил мальчишеский голос. — А кто спрашивает?
— Дед-мороз, — неудачно сострил Калмыков.
— Привет от Снегурочки, — парировал юный собеседник.
Калмыков положил трубку и подумал: «Весь в отца. Да и откуда ему быть вежливым, если папаша гоняет по театрам, а не занимается воспитанием сына!»
В субботу у Калмыкова было мерзкое настроение. Ныла печень.
— Иди проветрись, — сказала жена, — вот тебе сумка, купи на рынке картошки, корешков и лука.
Калмыков обиделся. Он шел по улице и думал о том, как скверно сложилась жизнь. Вот его, в сущности уже старого человека, гоняют по домашним надобностям, а молодой Вавулин в это время уплетает омлет и пьет кофе со сливками. А может быть, он уехал за город, дышит сосной, а он, Калмыков, должен нюхать машинный перегар.
На рынке было много народу, в большинстве мужчины: старые, среднего возраста и молодые. Это немного утешило Калмыкова, и он покорно встал в очередь за картошкой, уткнувшись носом в чью-то квадратную спину.
Мужчина, стоявший перед Калмыковым, долго перебирал картошку и, когда ему взвесили семь килограммов, отошел от прилавка.
Калмыков увидел, что это был директор.
Директор внимательно посмотрел на Калмыкова и сказал:
— Послушайте, где это я вас видел?..
Калмыков промолчал. Продавец взвесил ему семь килограммов. Директор ждал.
— Тьфу ты! — вскричал он. — Конечно, видел... Вы же у нас на доске висите... Ваша фамилия...
— Калмыков Андрей Платонович.
— Да-да, — смущенно сказал Вавулин, — мне Нина Петровна докладывала. Извините, не смог... Между прочим, это не вы ли случайно дед-мороз?
— Я, — мрачно отозвался Калмыков. — Это вам ваш веселый и находчивый рассказал?
— Он! И про Снегурочку. Острят, черти!.. У вас тоже так?
— У меня внук еще не разговаривает.
— Это лучше, — засмеялся Вавулин. — Так вот где мы встретились. Занятно!.. Глядите, и тара у нас одинаковая, и продукт, и вес. Давайте-ка вашу сумочку.
— Что вы? — запротестовал Калмыков.
— Давайте, я помоложе. Что вам еще приказано купить?
— Лук и корешки.
— Опять совпадение.
Директор и Калмыков купили лук и корешки и отправились домой. Впереди и сзади них шли старые, среднего возраста и молодые мужчины: субботние мужья с объемистыми сумками.
— Зайдемте в этот садик, — предложил Вавулин, — поговорим о вашем деле.
Директор и технолог зашли в садик, уселись на скамейку, и Вавулин спросил:
