— Как?! — танцевала она вокруг меня. — Производит?! Облезть можно! Это все ваша Катенька-душенька!.. Сейчас я организовала бирюзовую шерсть и хочу...
— Пожалуйста, выпишите меня, я совершенно здоров, — сказал я.
Ее светящиеся глаза ярко разгорелись.
— Вот еще глупости! Сейчас мы на ВКК.
— Какое ВКК? — тупо спросил я.
— Врачебно-контрольная комиссия... Я вытяну из них еще десять дней. Не дрожите. Они не станут со мной связываться.
— Выписывайте, — с несвойственной мне твердостью сказал я.
Оранжевые губы растянулись в удивленной улыбке.
— Не понимаю!.. Не хотите еще погулять? Вам же сто процентов платят.
— Я здоров, и выписывайте меня! — в первый раз в жизни стукнул я кулаком по столу.
Элида вздрогнула, но тут же пришла в себя.
— Безобразие!.. Хамит, а еще считается интеллигентом, — прошипела она и, надев халат, подписала больничный листок.
— Извините, — сказал я уходя. В ответ услышал:
— Подумать только, у такой женщины такой ненормальный муж.
Погарский был здоров как бык.
Это сравнение слишком избито, но, пожалуй, не найти лучшего. Так считали все сотрудники Виктора Павловича.
В районной поликлинике он появлялся раз в два года только для того, чтобы получить справку для поездки за рубеж.
Участковый врач Зоя Николаевна Пинчук, истерзанная требовательными пенсионерами обоего пола, просила Погарского снять рубашку и, выслушивая сердце, стучавшее, как авиационный мотор, легкие, раздувавшиеся, как кузнечные меха, любовалась красивым мужским торсом.
Поскольку Погарский был убийственно здоров, мысль о бренности существования не приходила в его слегка лысеющую голову и смерть казалась ему чем-то очень далеким.
Все это привело его к идее выкинуть забавную шутку. «Напишу-ка я автонекролог и подкину моим сослуживцам. Посмотрим, как они будут на это реагировать».
Усевшись дома за письменный стол, он бойко вывел первую фразу: «Безвременно скончался Виктор Павлович Погарский».
Тут он задумался. «Почему, собственно, безвременно? Не собирается же он умирать сейчас. Кому это нужно? Во всяком случае, не ему. Он зачеркнул «безвременно». Стало проще и энергичнее. Дальше возник ряд сомнений. Неясно, как писать: «выдающийся», «талантливый» или «одаренный» экономист? К тому времени, когда это случится, он, несомненно, станет выдающимся и даже знаменитым, но сейчас это покажется нескромным. Неуверен он был и в подписи. Хорошо бы проставить: «Дирекция. Партком. Местком». Но членом партии он не был, а в профсоюз не платил второй месяц.
К десяти часам вечера некролог был готов. Погарский подписал его: «Группа товарищей» и остался доволен. Написано сильно, должно произвести впечатление.
Утром, придя на работу раньше других, Виктор Павлович положил некролог на стол машинистке Тасеньке, прозванной сокращенно ТАСС за то, что она всегда первая сообщала институтские новости.
— Девочки, какой ужас! — закричала ТАСС. — Умер Погарский. Такой молодой, красивый!
— Виктор Павлович!.. Какой кошмар! — взвизгнула рыжая Леля.
— Витя? Не может быть! Он пригласил меня на завтра в кино! — зарыдала Ниночка-кнопочка.
И все машинистки заболтали с такой быстротой, с какой они били по клавишам только накануне тринадцатой зарплаты.
— Тише!— оборвала их старшая машинистка Анна Борисовна. — Что вы плетете?! Сейчас я видела вашего красавчика. Сидит у себя в кабинете и пахнет парикмахерской.
— Он всегда обожал духи «Северное сияние», — шмыгнула носом Ниночка-кнопочка.
— Умер! — утверждала ТАСС. — Вот бумажка... Ой, как понять? Почерк Виктора Павловича... Может быть, розыгрыш?
— Безобразие! — сдвинула брови Анна Борисовна. — Такими вещами не шутят.
Она вот-вот должна была уйти на пенсию, собиралась жить долго и не любила шуток о смерти.
— Но как же понять? — волновалась ТАСС.— Хорошо, я пойду в кадры.
Кадры прочли некролог Погарского, сравнили его с данными, имевшимися в личном деле старшего экономиста, сказали: «М-м-м» — и спрятали оба документа в железный ящик.
— Все! Идите, товарищ ТАСС, — сказали кадры, впервые так назвав Тасю, что было серьезной служебной ошибкой. — Идите, — повторили кадры, — надеюсь, вы умеете молчать?
