Провести с таким человеком вечер — сплошное мучение. Он обладает знаниями, которые никого не интересуют и без которых мы с вами смогли бы довольно счастливо прожить остаток наших бренных дней.
Вы простужены? Кашляете и хрипите? Что вы для этого принимаете? Какое-то никудышнее средство, прописанное вам вашим никудышним врачом?
— Послушайте меня, — скажет вам человек, который все знает. — Только одно лекарство вам поможет. Секретный рецепт, который моей покойной бабушке дала крестьянка в Псковской губернии. Поразительное средство. Уж так и быть, я вам выдам секрет. По дружбе. Пусть остается между нами. Возьмите столовую ложку горчицы и три чайных ложки вишневой наливки. Принимайте регулярно три раза в день. Через восемь недель вашу простуду как рукой снимет.
Человек который все знает, никогда не смущается. С поличным его поймать не советуется. Если вы его поймаете, сами потом будете сожалеть. Вам еще придется извиняться перед ним.
Со всезнающим человеком я приехал в Америку и до сих пор не понимаю, как меня сюда впустили. Приехали мы из Риги на борту парохода «Латвия» Балтийско-Американской линии.
Мой всезнайка решил посвятить меня во все тайны американской истории и жизни. Он начал с Колумба и напичкал меня такой дезинформацией об Америке, что американцы до сих пор уличают меня в злостном искажении исторических фактов об их родине.
В Америке тогда был в силе запрет на продажу спиртных напитков, так называемый закон «прохибишн». Я же вез с собой две бутылки водки, которые получил накануне отъезда в подарок.
Узнал мой приятель об этих двух бутылках за день до нашего прибытия в Нью-Йорк. Он пришел в неописуемый ужас.
— Вас арестуют, — сказал он мне. — Непременно арестуют. В Америку нельзя ввозить водку. Это контрабанда. Ввоз контрабанды — очень тяжелое преступление и карается пожизненной тюрьмой. Может быть, даже смертной казнью.
Я испугался.
— Что же делать? — спросил я.
— Не знаю, — ответил человек, который все знает.
— Может быть, выбросить бутылки за борт? — сказал я. — А еще лучше, вместо того, чтобы их выбрасывать, просто оставить обе бутылки в каюте.
— Опасно, — сказал всезнайка. — Очень опасно.
На следующее утро, за два часа до прихода нашего парохода в Нью-Йоркский порт, мой приятель ворвался ко мне в каюту и прерывающимся голосом выпалил:
— Я только что узнал, что оставлять водку в каюте нельзя. Раз водка ваша, вас все равно арестуют. Ведь вы уже находитесь на территории Соединенных Штатов.
— Что же делать? — испуганно спросил я.
— Единственный выход, — глубокомысленно сказал он, — это распить обе бутылки. Это тоже против закона, но если мы своевременно уничтожим улики, нас не поймают.
Не теряя лишних слов, мы принялись уничтожать улики.
Алкоголь всегда меня приводит в мрачное настроение. Чем больше я пью, тем грустнее я становлюсь. Никогда еще иммиграционным чиновникам не приходилось иметь дело с таким мрачным типом, каким в тот страшный день оказался я. Никогда еще человек навеселе не был так печален, как я.
К счастью, Достоевский тогда уже входил в моду в Америке. Иммиграционный чиновник, вероятно, решил, что я загадочная русская натура — и пропустил меня.
Всезнайка в Америке преуспел. Он заведует информационным отделом крупного учреждения.
Немедленно по своем приезде в Америку мой приятель Борис Шаповалов стал преподавателем метода Станиславского.
В России Шаповалов окончил гимназию и год учился на филологическом факультете Петербургского университета. Во время гражданской войны вступил в армию генерала Юденича, был ранен под Гатчиной, бежал в Ревель, а потом в Ригу. Мы подружились.
В Америку мы приехали почти одновременно.
Никакого отношения к театру Борис не имел.
Английского языка он не знал.
Но это, по словам Бориса, нисколько не мешало ему преподавать американцам метод Станиславского.
У него были весьма оригинальные понятия об американцах.
— Удивительно, — говорил он, — как эти продувные торговцы и хитрые коммерсанты наивны и доверчивы. Они верят всему, что мы им говорим. Это совершенно непростительно. Вот я и решил преподавать американцам метод Станиславского. Для того, чтобы преподавать американцам какой-либо предмет, не надо знать ни их языка, ни предмета, который им преподаешь.