Вот и теперь она влетела в кладовую, крикнула:
— Суп готов, бежим за хлебом! — и сорвалась вниз по лестнице, быстро-быстро мелькая тонкими загорелыми ногами. Догнать ее удалось лишь на перекрестке. По улице длинной колонной шли и шли солдаты со скатками через плечо, мерно колыхались штыки над вереницами плоских серых фуражек.
— Откуда они?
— Со стрельбища, — ответила Иринка и тихо добавила: — А знаешь, дядю Игната чуть не убили…
— Ну? — удивился Егорка.
— Он с полицией воевал. Не веришь? Прохоровские сделали баррикады поперек улиц, так он туда с мальчишками побег. У него даже наган был всамделишный. Ей-богу!
— Зачем побег-то?
— А зачем пошли со всех фабрик? — вопросом на вопрос ответила она.
Егорка промолчал. Слишком непонятными были для него эти люди прохоровские. Тоже вроде бы русские, и говор у них почти такой же, что в деревнях под Братском, но все равно какие-то чудные…
Когда Иринка с Егоркой на обратном пути сворачивали в переулок, сбоку раздался лихой разбойничий свист. На заборе сидел чернявый соседский парнишка, оскалив зубы, целился по ним из рогатки. Оба, не сговариваясь, юркнули за угол дома.
— Ну, цыган паршивый! — Егорка погрозил кулаком, вспомнив, как тот вчера вечером напал на него с гурьбой огольцов.
— Он сам нет, у него бабка была цыганкой. Ой, идет сюда! — Иринка опрометью бросилась к лестнице.
Но чернявый, судя по тому, что рогатка была засунута в карман, шел с добрыми намерениями. Улыбнулся белозубо, подал руку:
— Не боись, я нынче не страшный.
— А я и не боюсь.
— Молодец! — похвалил его чернявый и предложил: — Пойдем на рынок, пошныряем? Смотришь, кое-что и перепадет!
— Что перепадет? — не понял Егорка.
— Не придуривайся. Небось папаня-то из каторжных? К его рукам тож прилипало, когда с глазами…
И не договорил, отлетел к забору от сильного толчка в грудь. Но, странное дело, не осерчал, не полез в драку, только почесался.
— А ты ловок. Умеешь бодаться! — Он смолк, озабоченно покрутил носом. — Забыл, черт… Маманька велела за тятькой проследить, на бирже он с утра.
— Зачем?
— Вытурили его с Прохоровки… Слово не то сказал, ну, мастер и взвился на дыбы. Теперь одна маманька всех кормит… Слетаем?
Егорка в нерешительности переступил с ноги на ногу.
— Далеко она… та самая?
— Рядом!..
Наперегонки вынеслись к Большой Пресне, пересекли ее. Вскоре показалась и биржа.
— Не отставай, — сказал чернявый, открывая скрипучую, на расслабленной пружине дверь.
Зала, похожая на сарай, из конца в конец разделялась деревянным барьером, за ним сидели господа, и к каждому тянулась длинная очередь. Шарканье ног по каменному полу сливалось с голосами, отчего стоял гул, напоминающий жужжанье огромного овода. Изредка доносилось:
— Кузнецы в отъезд! Кто кузнец, подходи!
— Землекопы есть?
— Е-е-есть!
Весноватый парень пробивался сквозь толпу, держа на плече топор.
— Куда? Ведь плотник! — остановили его за рукав.
— Все одно…
— Как так?
— Трескать-то надо? — огрызнулся весноватый.
— А вот и пахан мой, — весело сказал чернявый, приподнимаясь на носках. — Еще тут. Но смоется, ей-богу, смоется. Видишь замухрыгу около? Тот, с кем они стекла высадили в кабаке. Вечно вместе, друг от друга ни на шаг!
Егорка присмотрелся. Он думал встретить чудище под потолок, которое лютует каждую ночь на «галдарее», а увидел сгорбленного, тихого на вид человека. Замухрыга, тоже в опорках и исподней рубахе, был позадиристее. Он косился на весноватого плотника, хрипел:
— Здоровый, черт, оттого и счастье. А ты стой, и никакого тебе просвета!
Дружки перекинулись двумя-тремя словами с чиновником, отошли от барьера к окну. Чернявый зорко следил за ними, силясь угадать, что они собираются делать дальше. «Эка его корежит, — шептал он. — А ведь умаслит, ей-ей!» Замухрыга что-то горячо лопотал, ухватив приятеля за руку, тот хмурился, тряс головой, лез пятерней в затылок и наконец сдался, когда замухрыга вынул из кармана пятак.
— Уговорил! — чуть ли не радостно сказал чернявый.
Егорка думал о своем: «Степан осенью на завод хотел отвезти. Нет уж, не выйдет… Пускай сам глотает копоть, обивает пороги, а я из дому — никуда!»
