— Иными словами, либо огонь, либо полымя.
— Возможно. Точно не известно.
— Выкладывайте подробности.
Тот, что сидел, с грустной улыбкой покачал головой.
— Извините. Посылки можно вскрывать только после того, как распишешься в получении.
— И сколько у меня времени на раздумья?
— Целая минута, если угодно.
— А вы славный малый, — сказал Грофилд. — Как насчет Лауфмана? Ему вы тоже предложите сделку?
— Нет, только вам.
— Он может расплакаться на суде, если меня с ним не будет. — Вряд ли он выживет, — сказал тот, что сидел. Заметив взгляд Грофилда, он продолжал: Лауфман сам виноват, мы тут ни при чем. У него пробито легкое и еще куча увечий.
Гав, которого звали Чарли, добавил:
— Решайте, Грофилд, а то наши друзья в коридоре, похоже, теряют терпение.
— Вы так и не спросили, люблю ли я отечество, — напомнил им Грофилд.
— Как-то не пришло в голову, что это важно, — сказал тот, который сидел. — Ну, как? Да или нет?
— Сами знаете, что да, черт возьми. Иначе не спрашивали бы.
Тот, что сидел, улыбнулся и встал.
— Увидимся, когда врачи скажут, что вы здоровы, — заключил он. — Как вас называть, Эл или Алан?
— Алан.
— Меня зовут Кен, а это — Чарли. До скорого.
— Минуты теперь будут казаться мне часами, — сообщил ему Грофилд.
Они уже направились к двери, когда Кен обернулся и сказал: — Дело до некоторой степени срочное. Если вы не поправитесь, когда придет время начинать работу, сделка, естественно, отменяется. — Он весело улыбнулся. Выздоравливайте поскорее.
Выйдя из больницы, Грофилд угодил в объятия пурги, Кена и Чарли.
— Вас подвезти? — сияя, спросил Кен.
— Нет, спасибо, — ответил Грофилд. — Я, пожалуй, поеду автобусом.
— Наша машина рядом, — сообщил Кен, и они с Чарли нежно взяли Грофилда под белы рученьки.
— Вы слишком любезны, — проговорил он и пошел с ними к «Шевроле» без всяких знаков различия; впрочем, знаки и не требовались: ни одно частное лицо в стране не покупало черных «Шевроле» с тридцать девятого года. Все трое влезли на заднее сиденье — Грофилда посадили посередине, — и толстый шофер очкарик в меховой шапке завел мотор и выехал со стоянки.
Со дня их первой встречи минуло трое суток — вполне достаточно, чтобы Грофилд избавился от ощущения нереальности, которое принесли с собой Кен и Чарли. Контрразведки как таковой не существует, вся эта чепуха придумана в угоду писателям и сценаристам, подобно Атлантиде, Дикому Западу или хиппи. Но Грофилд довольно быстро понял, что пора воспринимать этих парней и мир, в котором они жили, как нечто реальное, поскольку они могли самым что ни на есть реальным образом повлиять на его житье-бытье, повлиять либо хорошо, либо дурно. Значит, допустим, что на планете Земля и впрямь есть тайные агенты, и два из них пригласили Грофилда поиграть за их команду. И правила этой игры, возможно, не совсем таковы, как в кино — и телефильмах, которые он смотрел. Эти парни вытащили его из огня, как и обещали, а уж выбраться из полымени его, Грофилда, забота.
Когда машина влилась в еле ползущий поток залепленных снегом автомобилей, Грофилд спросил:
— Может, пора мне вскрыть посылку?
— За этим мы сюда и приехали, — сказал Кен. — На днях вы предложили нам спросить, любите ли вы свое отечество. Мы отказались, но теперь я задам вам сходный вопрос. В какой степени вас интересует политика?
— Я согласен с тем знаменитым парнем, который сказал: «Не приведи Господь когда-нибудь задуматься о моей стране». Забыл, как его звали.
Чарли гавкнул и проговорил:
— Боюсь, вы из этих великих грязнуль, Алан.
— Да уж наверное.
— Ну, вы хотя бы слышали выражение «Третий мир»? — спросил Кен.
— Это что-то вроде вашей давешней «Коза — ностры»?
— Не совсем, — ответил Кен. На улице валил снег, и за его пеленой почти невозможно было разглядеть витрины магазинов. — «Третий мир» — принятое среди пишущей братии название тех стран, которые находятся за пределами сфер влияния, как нашей, так и коммунистической. Это изрядная часть Африки, отдельные места в Латинской Америке, немножко Азии. Балласт ООН.
— Страны в большинстве своем бедные, — добавил Чарли. — И в основном незначительные.
