Зевс благословил кроткую овцу, и с тех пор она никогда больше ни на что не жаловалась.
— Хотелось бы мне быть такой же быстрой и сильной, как ты, — сказала однажды лиса тигру.
— А больше б тебе ничего не хотелось? — спросил тигр. — У меня ведь есть и еще кое-что, что бы тебе весьма подошло.
— Нет, больше мне ничего не надо!
— И моей шкуры не надо? А ведь она так же двуцветна, как твой характер. Вот когда б твоя внешность стала совсем как твоя душа!
— Потому-то она мне и ни к чему! — отвечала лиса. — Благодарю покорно! Я вовсе не хочу казаться тем, что я есть. Вот если бы богам было угодно заменить мой мех перьями, тогда дело другое!
Когда Юпитер праздновал свадьбу и все звери приносили ему дары, Юнона вдруг хватилась овцы.
— А где же овца? — спросила богиня. — Почему наша кроткая овечка не пользуется случаем выразить свою благонамеренность и не несет нам дара?
Тут вышла вперед собака и сказала:
— Не гневайся, богиня! Еще сегодня я видала овцу. Она так сокрушалась и так убивалась!
— О чем же она сокрушалась? — спросила растроганная богиня.
— «Ах, я несчастная! — говорила она. — Ничего-то у меня не осталось, ни молока, ни шерсти! Что же мне принести в дар Юпитеру? Неужто мне одной суждено явиться к нему ни с чем? Лучше уж пойду попрошу пастуха принести меня в жертву!»
В это время вместе с молитвой пастуха дым жертвенного костра пробился сквозь облака — о, сладостный для Юпитера запах!
Вот теперь-то Юнона и проронила бы первую слезу, если б бессмертные боги умели плакать.
Козы просили Зевса, чтобы он и их наделил рогами; сперва ведь у коз никаких рогов не было.
— Получше обдумайте то, о чем просите, — говорил им Зевс. — Ведь вместе с рогами вы получите и кое-что другое, что неразлучно с ними, а это вряд ли будет вам по душе.
Но козы упорствовали в своем желании, и тогда Зевс сказал:
— Ладно, вот вам рога!
И у коз выросли рога и… борода! Ведь сперва-то у коз и бороды никакой не было. Ах, как они огорчались из-за этой уродливой бороды! Куда больше, чем радовались своим горделивым рогам!
В дупле дикой яблони поселился рой пчел. Они наполнили его своим драгоценным медом, и яблоня так возгордилась, что стала презирать все другие деревья.
Тогда розовый куст ей крикнул:
— Чем гордишься ты, жалкая? Чужой сладостью? Разве плоды твои не остались такими же кислыми? Вот их попробуй напои-ка медом! И лишь тогда тебя благословит человек.
Олень сказал лисе:
— Теперь пропали мы, звери, кто послабее. Лев вступил в союз с волком!
— С волком? — переспросила лиса. — Это еще куда ни шло! Лев рычит, волк воет — можно успеть спастись бегством. Вот когда бы могучему льву пришло на ум заключить союз с бесшумной рысью, тут бы нам всем несдобровать!
— Скажи-ка мне, — спросила ива у тернового куста, — почему ты так жадно цепляешься за платье прохожих? На что оно тебе? Какая тебе в нем корысть?
— Никакой! — отвечал терновый куст. — Мне и делать-то с ним нечего; просто я хочу его разорвать.
— Мои фурии>{163}, — сказал Плутон посланцу богов, — постарели и ослабели. Мне б помоложе, позлее! Пойди-ка, Меркурий, разыщи мне там наверху, на земле, трех особ женского пола, пригодных для этой роли.
И Меркурий>{164} пошел.
Вскоре затем Юнона сказала своей прислужнице:
Как по-твоему, Ирида>{165}, найдем ли мы среди смертных двух или трех девиц строгих правил? Воистину строгих! Чтобы посрамить Венеру>{166}, которая вечно бахвалится, будто она подчинила себе весь женский пол. Ступай погляди. Уж где-нибудь ты их да отыщешь!
И Ирида пошла.
Где только она не побывала! Где только не искала! И все понапрасну! Она возвратилась к Юноне одна, и та встретила ее словами:
— Ни одной не нашла? Возможно ли? О, невинность! О, добродетель!
— Богиня, — сказала Ирида, — я чуть было не привела к тебе трех воистину целомудренных девиц. Ни одна из них ни разу не улыбнулась мужчине, ни одна не позволила искре любви разгореться в своем сердце, ибо затоптала ее в самом начале. Но… я опоздала.
— Как опоздала? — с удивлением спросила Юнона.
— Их успел увести к Плутону Меркурий.
