6
«Придется мне пожертвовать самым дорогим, чтобы добиться цели», — подумал волк и отправился к шестому пастуху.
— Нравится тебе, пастух, моя шкура? — спросил волк.
— Твоя шкура? А ну-ка, покажи! — отвечал пастух. — Что ж, неплоха! Видно, не так уж часто тебя настигали собаки!
— Ну так вот что, пастух! Я уже стар и протяну недолго; прокорми меня до смерти, и я завещаю тебе мою шкуру.
— Гляди-ка, — сказал пастух, — и ты взялся за хитрости старых скряг? Нет-нет! Твоя шкура обойдется мне втридорога! А если уж ты и вправду решил мне ее подарить, то давай-ка ее прямо сейчас!
Тут пастух схватился за дубину, и волк убежал.
7
— О, бессердечные! — крикнул волк, впадая в неистовство. — Придется мне так и помереть вашим врагом, раз вы не хотите по-хорошему! Не подыхать же с голоду!
Он ринулся вперед, ворвался в жилище пастухов, набросился на их детей, и пастухи еле-еле с ним справились.
Когда он уже лежал мертвый, самый мудрый из пастухов сказал:
— Мы, наверное, были неправы, отнявши у старого разбойника все средства к исправлению, как бы поздно и вынужденно он к ним ни обратился! Тем самым мы довели его до крайности!
Одна философски настроенная мышь расхваливала мудрость природы, сделавшей мышиный род наглядным примером своей вечности.
— Ведь половина из нас, — говорила она, — для того и получила крылья, чтобы наш мышиный род не вымер даже в том случае, если всех нас, бегающих по земле, съедят кошки. Уж летучие-то мыши останутся, а из них можно будет без труда восстановить истребленных.
Простодушная мышь понятия не имела, что бывают и крылатые кошки. Так нередко наша гордость основана на одном лишь нашем невежестве.
Поверьте, друзья, что большой свет не для мудрецов, не для поэтов! Там не знают им настоящей цены, да и сами они — увы! — подчас слишком слабы, чтобы не променять высокое на суетное.
В прежние времена ласточка была такой же сладкоголосой певчей птицей, как соловей. Но вскоре ей наскучила одинокая жизнь среди кустов и деревьев. Ведь никто здесь не слушал ее пения, кроме прилежных землепашцев и невинных пастушек, никто им не восхищался. И вот, покинув своего скромного друга соловья, она перелетела в город.
И что же вышло? Поскольку в городе ни у кого не было времени слушать ее божественные песни, она понемногу разучилась петь, но зато выучилась строить гнезда.
Орла спросили:
— Почему ты выводишь орлят на такой высоте?
Орел ответил:
— Разве б они могли летать под самым солнцем, став большими орлами, если бы я растил их внизу, на земле?
Олень, которому добрая природа позволила прожить не одно столетие, сказал как-то своему правнуку:
— Я хорошо помню то время, когда человек еще не придумал этой громыхающей палки, из которой вылетает огонь.
— Какое же это было счастливое время для нашего рода! — вздохнул его правнук.
— Ты судишь слишком поспешно! — сказал старый олень. — Время было иное, но не лучше нынешнего. Вместо громыхающей палки человек тогда носил с собой лук и стрелы. И нам приходилось не лучше, чем сейчас.
Однажды павлин сказал курице:
— Гляди-ка, как надменно выступает твой петух! А все равно ведь никогда люди не скажут: «Гордый петух!» Зато они всегда говорят: «Гордый павлин!»
— А все потому, — ответила курица, — что человек никогда не вглядится в истинную причину гордости. Петух горд своей бдительностью, своим мужеством, а ты чем гордишься? Цветастыми перьями!
Природа создала одного оленя больше обычного роста, да и мех на его шее был длиннее обычного. И олень этот решил про себя: «Стану-ка я выдавать себя за лося!» И что же он сделал, этот тщеславец, чтобы казаться лосем? Пригнул голову к земле и притворился печальным и мрачным.
Иной чудак думает, что никто не станет считать его мыслителем, если он не будет жаловаться на мигрень и хандру.
— Не гордись, что ты так высоко летаешь! — сказала лиса орлу. — Ведь ты только за тем подымаешься чуть ли не к самому солнцу, чтобы получше оглядеться вокруг и увидать с высоты, где валяется падаль!
Знаю и я мужей, ставших глубокомысленными мудрецами не из любви к истине, а из жажды занять доходное место, преуспевши на поприще науки.
