Сэр Донован задавал вопросы вежливо, не торопил с ответом, давая Эду собраться с мыслями, и вообще всячески демонстрировал попавшему в переделку рыцарю свое расположение. В свою очередь, стремясь поскорее разрешить возникшее недоразумение (как охарактеризовал ситуацию бородач) юноша отвечал охотно и правдиво. А интересовало распорядителя буквально все: детство Эда, учеба в школе, юность и работа на ферме, но особенно, конечно, последние события, начиная с посвящения и недолгого пребывания в замке барона Карского. Единственное, о чем Эд предпочел умолчать, – роль во всем происшедшем Алексы. Да и если рассудить, какая там, собственно, роль-то? Никакой особой роли – так зачем же впутывать в нехорошую историю бедную девушку? Сэра Донована, впрочем, фигура спутницы Эда и не занимала: в какой-то момент юноша таки имел неосторожность упомянуть ее имя, распорядитель на какой-то миг подобрался, но выяснив, что речь идет об оруженосце, тут же потерял к девушке всякий интерес.
– Благодарю вас, сэр Эдуард, – проговорил бородач, исчерпав наконец свои вопросы. – Сожалею, но не могу позволить вам пока вернуться в лагерь: обеспечить там вашу безопасность будет для нас затруднительно.
– Мою безопасность? – удивился юноша.
– Граф Штерн был весьма популярен как в кругах рыцарей, так и среди простонародья. Не ровен час, вспыхнут беспорядки – найдутся охотники рассчитаться с вами за его смерть.
– Но я же ни в чем не виноват! – воскликнул Эд.
– Верю, – кивнул сэр Донован, – но они-то все об этом пока не знают! Так что переночуете здесь, если что – стены тут крепкие и охрана надежная.
– Хорошо, вам виднее, сэр, – не стал спорить юноша.
В комнате, в которую по приказу бородача препроводил его стражник, окон также не имелось – свет шел от лампы над дверью, отсутствовали и стулья со столом, зато имелся низкий деревянный топчан. Сидеть на нем было неудобно, лежать жестко, и Эд принялся, словно маятник, прохаживаться из угла в угол. Наскучив этим занятием через какое-то время, попробовал толкнуть дверь, но та оказалась заперта. Не то чтобы он сильно удивился этому обстоятельству – скорее, тому, что не слышал, как закрывался засов, – но отчетливое сознание того, что он здесь не просто гость, пришло только теперь.
Через несколько часов – следить за ходом времени в этом каменном мешке было непросто – стражник принес еду – краюху хлеба и кувшин разбавленного едва ли не до состояния пустой воды эля. Эд попросился выйти в туалет, но вместо этого ему был продемонстрирован почти сливающийся с полом деревянный лючок в дальнем, самом темном углу камеры, прикрывающий узкую дыру. Вот глядя на этот импровизированный санузел и скромную снедь, выданную на ужин, юноша окончательно и ощутил себя узником.
Единственным утешением служило то, что у него не отобрали кортик – то ли из уважения к его рыцарскому статусу, то ли справедливо рассудив, что против алебард стражи это все равно не оружие, разве что самому заколоться. Но какими бы соображениями ни руководствовались его тюремщики, Эд такому решению был только рад.
Наутро вновь заявился сэр Донован со своими вопросами. Сегодня распорядитель выглядел уже куда спокойнее, держался жестче, хотя и не переходя той грани, за которой его поведение уже выглядело бы оскорбительным, но временами на ней балансируя. Детские годы Эда его более не занимали, зато живо интересовали барон Андрей, сэр Роджер и сэр Кретьен. Юноша рассказал, что знал. Называл бородач и иные громкие имена: герцога Руга, герцога Альтера, маркиза Иссили, графини де Тэрако, барона Савосского и многие, многие другие, но здесь Эд был уже бессилен что-то пояснить. Сэр Донован, впрочем, не настаивал.
Вечером вновь состоялся допрос, какие-то вопросы повторялись, какие-то появились новые – таких, впрочем, было не слишком много. В конце же, уже уходя, сэр Донован внезапно остановился в дверях, сунул руку за пазуху и извлек оттуда бумажный конверт.
– От вашего оруженосца, – сообщил бородач, протягивая его Эду. – Прочтите при мне.
Если во время чтения сэр Донован следил за выражением лица Эда, то едва ли смог расшифровать на нем что-либо, кроме первоначальной радости, сменявшейся с каждой секундой все нарастающим недоумением. Стихи? К чему? Менее уместное послание составить – это еще постараться на до было бы! Разве что две последние строчки – «
