Антон устроил ему целый городок: сливовые косточки, башня из огрызка яблока… Червь ползал по лабиринтам, ища спокойного, уютного местечка, где бы он мог жить, как прежде, беззаботно.
Наконец Дормидонтовы стали прощаться.
— Я провожу вас, — вызвался дедушка. — До метро. Антон, — сказал он, — отправляйся делать уроки. Вернусь, и поговорим.
В мастерской, куда бабушка принесла из комнаты его портфель, было прохладно. Антон чувствовал, как разгоряченная голова остывает. Бабушка освободила столик от банок с кистями.
— Хочешь, я с тобой посижу?
Он отказался.
Постоял перед зимним пейзажем. Вечером картина не казалась воздушной и легкой, потемнела, будто снег набряк влагой, начал подтаивать.
Он выучил уроки — только тут пришла мама. Устало опустилась на кушетку.
— Антон, может, ляжешь здесь? Смотри, какой свежий воздух.
— Не хочу, — заупрямился он.
У него созрел план: папа давно спит, значит, вот-вот проснется. Тут ему и надо обо всем напомнить. А остаться в мастерской — наверняка упустить момент.
— Что за монету он у тебя взял? — спросила мама.
— Да так, — буркнул Антон. — Дедушка обещал с ним поговорить.
Мама довольно долго смотрела на него пустым отсутствующим взглядом.
— Давай отложим этот разговор, — наконец произнесла она, — Утро вечера мудреней. И дедушки еще нет. Иди, пожелай бабушкам доброй ночи. А завтра все образуется.
Баба Лена раскладывала пасьянс. Короли, валеты, дамы — все на одно лицо — заученно улыбались с картинок. В карты играть нехорошо, это Антон твердо усвоил. А пасьянс раскладывать можно. Потому что пасьянс — не игра, а простое загадывание, такое же как когда оказался между людьми с одинаковыми именами, или когда, заранее не договорившись, вдруг произносишь одновременна с кем-нибудь одно и то же слово. Тут первым надо успеть крикнуть: «Когда мое желание сбудется?» и схватиться за что-нибудь черное.
— Какая славная была музыка. Правда, Антоша? Тебе понравилось? И скрипка, и пианино… Это Дормидонтовы приходили? Я слушала и наслаждалась, — отвлеклась от карт бабушка.
— А как, по-твоему, папа — честный? — спросил он.
— Ты что? Ты почему об этом говоришь? — всполошилась баба Лена.
Антон не мог остановиться.
— Ну, ты знаешь, он у меня взял монету. Ну, которую я нашел. И обещал принести вечером. А пришел и говорит: утром.
Баба Лена одной картой, будто скребком снегоочистительной машины, собрала остальные и сложила их вместе.
— Может быть, специалисту действительно нужно время? Про папу нехорошо так думать, — заключила она.
Из кухни доносились громкие голоса мамы и бабы Тани.
— Да, я портниха, — говорила мама. — Что же делать, кому-то надо быть портнихами. Возможно, я не все понимаю так, как вы…
— Вы прекрасно знаете, что я не это имею в виду, — отвечала бабушка, — Вам надо побольше бывать дома, а но пропадать неизвестно где, вот что я хотела сказать.
— Вам известно, где я пропадаю. Бы сами вчера пропадали целый день, потому что не могли найти этот материал. Узнайте у своего сына, куда он его дел, и я буду' сидеть дома.
Антону почудилось, кто-то из них направился к прихожей, и он шмыгнул в туалет.
— Ты скоро угомонишься? — крикнула вдогонку мама.
В комнате, как она и предупреждала, было душно, запах стоял тяжелый, невыносимый. Мама включила настольный свет, достала из сумки толстую растрепанную книгу.
— А в мастерской, конечно, хорошо, — попытался развеять мамино плохое настроение Антон.
— Лучше б нам ее совсем не получать! — в сердцах вырвалось у мамы.
Она шумно переворачивала страницы, словно забыв, что он может уснуть только в тишине. Ее тень на обоях беспокойно покачивалась. Антон боялся пошевелиться, чтобы еще больше маму не рассердить.
Папа затих, шумное дыхание его прервалось. Загудели пружины. Антон напряг слух. Если нала проснулся, надо, несмотря на уговор с мамой, встать и повторить, чтобы он шел за монетой.
Вдруг взвинченно заговорила мама:
— Послушай, ты понимаешь меня? Ты можешь понять, что я скажу?
Папа неопределенно помычал, как бы рассуждая сам с собой, встал и сделал по направлению к ней несколько шагов. Он оперся о спинку свободного стула, и его тень совершенно заслонила мамину
