Но привязался Митя, все еще бледный после пережитого испытания.
— Я кое-что придумал. Мы будем делать для кошек домики. И они там будут жить семьями и выводить котят.
— Знаешь, договорим завтра, — не дал развиться его фантазии Антон. — У меня сейчас дела. Счастливо, — и скорей зашагал прочь.
Он помнил дом, про который говорил Михеев, — одноэтажный, из толстых черных бревен. Таких много в поселке па даче. Но и там уже появлялись кирпичные. Так что этому, полусгнившему, в городе подавно не место.
Дом и прежде стоял на отшибе. Теперь знакомое место выглядело непривычно пустым, просторным. Если бы не разбросанные повсюду осколки красного кирпича, не холмы черной свежевырытой земли (пустырь пересекал настоящий глубокий ров), не ржавые гнутые балки, сложенные в сторонке, — и предположить было бы невозможно, что совеем недавно здесь жили люди, выходили вечером посидеть на лавочке, что на подоконниках стояли цветы в глиняных оранжевых горшочках…
«Про балки надо запомнить, отметил Антон. Как будут собирать металлолом — привести сюда класс».
Группки ребят человека по три-четыре орудовали лопатами и разных концах и без того основательно перекопанной площадки. Возле рва в одиночестве возился Пашка. Тоже где-то раздобыл лопату. Волосы слиплись от пота, щеки горели.
— Говорил тебе, надо раньше, — буркнул он. — Тут из музея приезжали. Целая бригада. Вишь, какую ямищу выкопали. Еще пять монет нашли. И вон череп.
Антон настороженно, вытянув шею, стал пробираться к белому пятну на краю рва, у основания темной пирамиды земли, которое он поначалу принял за обыкновенный булыжник.
Череп был серовато-ржавый, с пустыми, бессмысленными глазницами, без нижней челюсти. Перламутрово поблескивали целенькие зубы верхней.
— Неужели настоящий? — не поверил Антон.
Пашка подошел, взял страшный остов головы в руки. Протянул Антону;
— Потрогай, но бойся.
Антон отпрянул.
— Испугался! Ага. Я его завтра в школу хочу принести. То-то визгу будет. А что такого? Он гладкий, как камешек.
— Почему его ученые не захватили? — попытался остудить Пашкин восторг Антон.
— Сказали, не представляет интереса.
— А скелета не было?
Михеев пожал плечами.
— Сгнил, наверно. У тебя умирал кто-нибудь? Ну, в семье
— Нет, — сказал Антон.
— А у меня дед в прошлом году умер. И когда могилу для него рыли, тоже, говорят, череп нашли.
Антон представил дедушку — седого, склонившегося над книгой… Неужели такое возможно? Люди умирают, когда болеют или совсем старятся, а дедушка бодрый, молодцеватый…
У мамы Антон как-то допытывался, не умрет ли она, и мама рассмеялась и сказала; умирают, если знают, что никому не нужны, а она нужна Антону. Вот когда он вырастет, станет взрослым, тогда она и подумает об этом. И значит, дедушка тоже не мог пока умереть — ведь он Антону нужен.
— А отчего твой дедушка умер? — спросил Антон.
— Не знаю, — пожал плечами Пашка. — Желтый весь сделался. И глаза, и лицо. Даже зубы. Так, желтый, в гробу и лежал.
Они помолчали. Антон считал невежливым расспрашивать о пережитом горе. Пашка сам заторопился.
— Хватит зря время терять. Поищем в другом месте. Оставив начатую неглубокую ямку, он перебежал на свободный, никем не тронутый участок и принялся остервенело вгрызаться в неподатливый грунт. Лопата, цепляя за самую душу, отвратительно скрежетала.
— Ты бы поближе к рву шуровал, — вспомнил Антон понравившееся словцо.
— Да ну, — отмахнулся Пашка, — там небось ничего не осталось.
Копнув несколько раз, снова сменил место.
Антон наблюдал за ним и заражался азартом поиска. Ему казалось, Пашка выбирает какие-то уж очень неудачные точки. Там, где кирпич, наверно, был фундамент. Не могли же монеты попасть между кирпичей? Разве только их специально замуровали.
Обижало, что Пашка не предлагает и ему попытать счастья. Похоже, отупел от нетерпения и спешки, рыл механически, слепо. Пот проложил па грязном лбу противные белые бороздки. Ободки ноздрей запеклись черным.
Изредка выглядывавшее из-за облаков солнце заливало пустырь желтым, ощутимо теплым светом. Погода начинала разгуливаться.
Наконец Пашка выдохся. С усилием распрямил затекшую спину, наклонил черенок лопаты Антону. Сам принялся дуть на ладони.
