Сам устроился на переднем сиденье, Юлю и Борьку посадил сзади. В машине тухловато пахло бензином. С этим запахом странно и обособленно уживался аромат, который принесла в комнату женщина.
— Ну что, готовы? Поехали? — спросил шофер.
— Да, Николай Федорович, — отозвался Антон.
Шофер поправил кепку и повернул какой-то ключ — наверно, включил мотор. Дождался, пока рокот его усилился, и положил руки на руль цвета слоновой кости.
Мимо дома Германа, потом направо, как идти к школе, — выехали на оживленную магистраль.
— А отвезите нас к новому стадиону, — вдруг попросил Борька. Антон состроил ему страшные глаза, и Борис умолк:
— Куда хотите, — весело откликнулся шофер. Надавил кнопочку на панели под ветровым стеклом, и в машине заиграла музыка.
Мелькали дома, деревья, светофоры. Люди торопились перебежать дорогу перед самым их носом.
— Во-во! Я здесь был с папой, — тыкал пальцем в окно Борька, и Антона его неумение себя вести все больше и больше коробило. То ли дело Юля — сидит тихо, скромно. Благодарна за поездку.
Выходить у стадиона не стали, полюбовались издали и поехали вдоль реки.
— А быстрей можете? — опять влез Борька.
— Могу и быстрей.
Дух захватило, так помчались. Ничего не видно вокруг. Сплошная пестрота.
На какой-то площади на стене высокого дома — огромный плакат. На нем мощный кулак, разорванная цепь. Надпись Антон прочитать не успел. На фоне сиреневого предгрозового неба плакат смотрелся строго и внушительно.
На следующей площади — такого же размера цветная реклама нового фильма…
С заднего сиденья послышались невнятный Юлькин шепот и приглушенный голос Бориса. Антон насторожился, напряг слух. Вроде захихикали. Чего он не переносил, так это шушуканья. Не хотели ехать — оставались бы. А если они собрались что-то обсудить, то сделать это надо потом, по возвращении.
— Вы давно шофером работаете? — специально громко, чтобы тех, сзади, заглушить, спросил он.
— Давно, — сказал шофер.
Не унимались, шипели во всю.
Над ветровым стеклом на ножке зеркальце в никелированной окантовке. Но в нем ничего не видно, повернуто оно к шоферу.
Антон резко обернулся… И увидел бледное, как бы расплывшееся лицо Юльки.
— Антон, мне плохо, — сдавленно простонала она.
Какое-то мгновение он колебался, изучал профиль шофера.
Строгий, неприступный вид…
— Терпи, — шикнул он на Юльку.
— Не могу.
Он был уверен, шофер разозлится и пожалуется женщине в черном. И поделом: не умеете ездить — нечего садиться.
Но шофер отнесся к Юлькиной беде с пониманием и даже участием. Подрулил к тротуару. Скомандовал:
— Выходи, подыши воздухом. Укачало тебя.
Юлька, побледневшая и осунувшаяся, выползла наружу. Шофер достал сигарету, вставил в желтый прозрачный мундштук и тоже вылез.
— Как это укачало? — спросил у него Антон. Такого слова он не знал.
— Морская болезнь…
— Говорил тебе — не надо девчонок брать, — вставил Борис.
— А что ты почувствовала? — стал допытываться у Юльки Антон.
— Затошнило.
Шофер зажег папиросу, затянулся и тягуче сплюнул на тротуар. Антон с огорчением посмотрел на него. Такое мужественное лицо. А не знает, что плеваться нехорошо. Да еще при детях, подавая им дурной пример.
Обратно едва тащились, чтоб Юльку снова не растрясло. Прикатили, когда начало темнеть.
— Ну, понравилось? В следующий раз поедешь? — спросила гостья.
— Что надо сказать? — опять неуместно, будто он сам не знал, напомнила мама.
— Спасибо большое.
— Не за что. А чего тебе в следующий раз принести? Принести цветные карандаши? — не отпускала Антона женщина.
— А вы можете достать леденцы на палочке? — отважился он.
— Петушков, что ли?
— Нет, круглые. С цветочками. Только их в продаже не бывает, — но инерции договорил он и пожалел, потому что последним замечанием открыл всю сложность и, следовательно, обременительность просьбы.
— Не обещаю, но постараюсь, — сказала женщина.
На ужин мама пожарила оладьи. Пока он ел, сворачивала и разворачивала рулончик материала, который оставила заказчица в черном.
— Антон, посмотри, какой красивый… Как играет…
Антон не видел ничего особенного. Материал как материал. Темно-синий, в белую полоску. Похож на тот, из которого дедушкин костюм.
