Нехитрый обед ели неторопливо.
— Как Реут? — тревожно спросила мать.
— Тронулся лед. Но воды в этом году, ох, и много!
— Не затопило бы, господи! Может, пронесет… Говорил Лаур старосте: нужно берега обваловать. А то дрожи каждый год…
— Да! — вздохнул отец. — У старосты дом на горе, какое ему до нас дело! Кто денег на это даст?
— Татэ, а меня возьмешь с собой, как пахать поедешь? — спросила Мариора, разыскивая в миске самый маленький кусочек капусты.
— Тебя там волки съедят, — усмехнулся отец.
Мариора подняла голову, потом засмеялась и постучала ложкой по столу:
— А волки девочек не таскают, только овечек!
— Не торопись, дочка! Придет время, наработаешься в поле, — грустно сказала Наталия и обратилась к мужу: — Тома́, как ярмо — починил?
— Сегодня кончу. — Тома нахмурил мохнатые брови, перестал есть. Подпер рукой голову и взглянул на жену. — Вот с посевом как быть? Смотри, не хватит у нас семян.
— Я говорила с Ниршей Кучуком. У него пшеница по триста лей. Обещает отпустить пудик в долг.
— Ну?
— Соглашается до осени подождать денег.
— А если она осенью по тридцать лей будет? Как расплатимся?
Наталия развела руками, встала и принялась убирать со стола.
— Так возьмем? — спросил Тома.
— Если дешевле не найти — что же делать? Сеять-то надо. Может, будет хороший урожай.
Наталия нагнулась, задвинула стол под лайцы.
Мариора подошла к матери. Теперь-то, занятая разговорами о делах, мать, конечно, отпустит ее на улицу. Но Наталия вдруг припала на одно колено, навалилась грудью на лайцы, положила на них голову и замерла.
— Ты что, мамэ? — удивилась Мариора.
Та молчала, потом подняла голову — ее лицо из смуглого стало желтым. Как водою смыло румянец, потускнели глаза.
— О-ой! — выдохнула она.
— Фа[3], Наталия, что ты? — чужим голосом спросил Тома.
Мариора поняла только, что отец очень испугался. Он довел мать до лежанки, уложил, накрыл рядном. Потом выбежал во двор.
В окно Мариора видела, как отец увел за рога овцу, скоро вернулся, схватил и унес ягненка.
Вскоре пришла бабка Гафуня, по самые глаза закутанная в большой черный платок. Ее вкрадчивый голос шелестел из-под платка, и Мариоре стало страшно. Она забралась в самый дальний угол лежанки. Ей хотелось, чтобы бабка не заметила ее.
Бабка сказала Наталии, чтобы она ложилась, а сама села на лежанку и поманила пальцем Мариору.
— Подойди ко мне, деточка.
Мариора не спускала с нее глаз и не двигалась.
Бабка недовольно прищурилась, поджала губы. Потом сказала Томе, что Мариора должна пойти гулять.
Отец отвел дочь в Верхнее село к Марфе Стратело. У Марфы был синеглазый сын Дионица, годом старше Мариоры. Марфа напоила Мариору молоком. Но девочке хотелось плакать. Было жалко и ягненка, которого унес отец, и мать, хотя Мариора никак не могла понять, что же с ней случилось. Марфа объяснила ей, что это пройдет, все будет хорошо, у матери родится маленький ребеночек и Мариора будет нянчить его. Но это потом. А вечером, если Мариора останется у них, она расскажет ей сказку.
Дионица хвастался новенькой холщовой рубашкой и не отходил от Мариоры.
— Я знаю, из чего лед делается: из воды! — сообщил он ей. А когда мать вышла, зашептал: — Давай убежим на Реут! Там воды мно-ого, много… Прямо сверху льда! А мамочка говорит, что лед пошел. Ты видела, как лед ходит? Нет? И я нет. Пойдем?
Мариора отказалась.
Дионица обещал с ней дружить: «Если Виктор или еще кто бить будет — заступлюсь!» Хотел показать место, где настоящую лею нашел. Но Мариора смотрела на большую бледно-желтую тыкву, которая лежала на окне, и вспомнила, что у матери теперь такие же желтые щеки.
Наконец пришел отец. Он был хмур, брови его вздрагивали. Он беспокойно посмотрел на дочь. Потом что-то тихо сказал Марфе, взял Мариору за руку и повел домой.
Мать лежала по-прежнему. Отец сказал, что мать спит и ее не надо трогать. Тогда девочка забралась на лайцы и скоро заснула. Сквозь сон она слышала, как стонала мать.
Наутро Наталия не встала. Ее волосы за ночь свалялись и напоминали клочья лежалой овечьей шерсти, но глаза были ясны и сильно блестели. Тома вышел. Мать молчала и смотрела в потолок. Мариора взяла с полки деревянный гребень, тихонько взобралась на лежанку. Она решила расчесать матери волосы. Но только дотронулась до них гребнем, мать вскрикнула, губы ее открылись, но слов не получалось; из горла вырывались хрип и стоны. Мариора закрыла глаза и без слез заплакала и закричала.
