Штольни обороняли примерно 150 бойцов. Отбиваться от прорывавшихся к балке фашистских танков и автоматчиков становилось все труднее. Настало время решать судьбу флотского арсенала. За этим и пришли на ФКП исполнявший обязанности начальника тыла СОР капитан 2 ранга И. Н. Иванов и военком тыла полковой комиссар Г. И. Рябогин.
Командующий, занятый другими делами, попросил меня оценить обстановку в районе Сухарной балки и принять окончательное решение. Я пришел к выводу, что склады со всем в них остававшимся пора взрывать, эвакуировав людей. Такого же мнения были и руководители тыла.
Решили взрывать штольни в ночь на 26 июня. Обеспечить это должен был заместитель начальника артотдела полковник Е. П. Донец. Между тем гитлеровцы, штурмовавшие Сухарную балку весь день 25-го двумя батальонами и подтянувшие к складам саперов, вечером прорвались в штольню № 1. Овладев ею, они могли быстро захватить все склады. Но этого не произошло. Краснофлотец Александр Чикаренко, заведовавший хранилищем первой штольни, жертвуя собой, по собственной инициативе включил рубильник взрывного устройства. Подпуская врагов поближе, он успел крикнуть в соседнюю вторую штольню: «Братцы, уходите, я им, гадам, сейчас покажу!..»
Взрывом, который произвел Чикаренко, завалило всех проникших в штольню гитлеровцев. Противник приостановил атаки, и появилась возможность закончить подготовку к уничтожение всего арсенала. Когда установили автоматику на последовательные взрывы штолен через каждые полчаса, защитникам Сухарной балки было приказано плыть через бухту. С группой рабочих, не умевших плавать (надеялись, что за ними придет катер, но сильный обстрел не дал ему пересечь бухту), остались несколько командиров и политработников. Полковник Е. П. Донец, майор Н. К. Федосеев и другие товарищи пали в бою, разгоревшемся у пустых, не подлежащих разрушению штолен, когда туда подошли немецкие танки.
Наравне с бойцами и командирами проявляли огромное мужество и героизм рабочие и служащие флотских предприятий, другие жители города. Вот характерный пример поведения одной севастопольской девушки, относящийся тоже к боям на Северной стороне.
На ФКП позвонила, сумев соединиться со мною, телефонистка, работавшая на коммутаторе одной из флотских частей. Кратко и четко, спокойным голосом она сообщила: на территорию части ворвались немцы (о чем мы в тот момент еще не знали) — она видит их из окна, а из убежища медсанбата, где лежат раненые, ей дали знать, что немцы ломятся и туда. Я спросил, есть ли еще поблизости моряки, и, получив утвердительный ответ, велел передать, чтобы они держались, пока не эвакуируем раненых, а телефонистку попросил оставаться на проводе и докладывать обстановку.
Был послан катер за ранеными и с подмогой защищавшим территорию части бойцам. А телефонистка продолжала сообщать, все так же спокойно и обстоятельно, как отстояли убежище медсанбата, как идет бой во дворе. В трубке слышны были автоматные очереди.
И раненых, и всех, кто оставался с ними, удалось вывезти. Как мне доложили, эвакуирована была и телефонистка, не покидавшая своего поста до конца. Но как сложилась дальше ее судьба, я не знал. Не знал и ее фамилии.
А в октябре 1966 года, когда я приехал в Севастополь в связи с отмечавшимся там 25-летием его обороны, ко мне подошла и назвала себя средних лет женщина Мария Ивановна Максименко. Оказалось, это та самая телефонистка. Радостно было узнать, что она жива, прошла после Севастополя через всю войну, имеет боевые награды.
Нехватка боеприпасов сказывалась все острее. Уже 21 июня Военный совет констатировал: на орудия калибра 122–152 миллиметра осталось по 10–20 снарядов, на 76-миллиметровые по 60–70. Часто получалось так: артиллеристы поддержат стрелковую часть при отражении вражеской атаки, а на то, чтобы помочь пехотинцам отбросить гитлеровцев подальше, снарядов уже нет.
Но подвоз боеприпасов продолжался. Для Севастополя выделялись и свежие войсковые подкрепления. Вслед за 138-й бригадой майора Зелинского (она была в те дни нашим резервом) в войска СОР вливалась 142-я отдельная стрелковая бригада под командованием полковника Ковалева.
