– …Каждая сорванная травинка – это, по большому счету, вселенский взрыв… – он вышел на балкон покурить.
Петр не сразу заметил, что на соседнем балконе, балконе квартиры из другого подъезда, но архитектурно почти соприкасавшемся с балконом квартиры Керчина, появился молодой человек.
Самый обыкновенный.
Лет двадцати.
С лицом самоубийцы – не смотря на то, что Петр любил думать не спеша, он мгновенно понял это. Еще до того, как парень стал перебираться через перила балкона.
Что поделаешь.
Каждое поколение изобретает свой велосипед.
И, только потом, убеждается в том, что не умеет на нем ездить.
Жизнь – единственное занятие для каждого. Хотя бы потому, что заняться чем-нибудь другим, у нас нет ни малейшей возможности…
…Движение воздуха, легким трепетом коснулось лица Петра.
Прохладное.
Холодное.
А, может, это бессмертная смерть примчалась собирать свою дань.
Мозг Петра сработал.
Петр не сделал ни одного резкого движения.
Затянулся сигаретным дымом.
Посмотрел поверх окружающих их домов на начинающее краснеть небо, потом, не глядя на мальчишку, проговорил, словно ни к кому не обращаясь, а рассуждая сам с собой:
– Вы готовитесь совершить поступок, имеющий очень большое значение для вас.
Мальчик, уже перебрался за перила, и теперь стоял на маленьком карнизике балкона, держась за поручень у себя за спиной.
При этом, его тело слегка выгнулось вперед, сместив центр тяжести в сторону бесконечности:
– Меня бросила девушка.
– Бывает, – вздохнул Петр, – На то, она и первая любовь, чтобы за ней пришла следующая, – он по-прежнему говорил ровным, почти безразличным голосом. При этом, по чуть-чуть, на пол длинны стопы, не больше, приближаясь к мальчонке.
Сокращая расстояние:
– То, что вы сейчас собираетесь сделать – очень важный поступок.
Но, только для вас.
Вы думаете, что остальные люди, и, прежде всего – она, начнут переживать за вас?
Нет.
Никто не обратит на ваш поступок никакого внимания, – Петр говорил спокойно, но чувствовал, как начинают потеть его ладони, – Несчастным станет только один человек, который, кстати, не имеет никакого отношения к вашей беде.
– Кто? – облизав губы, проговорил парень. Его тело выпрямилось, и теперь центр тяжести отстранился от беды.
– Ваша мать.
Теперь ни один день не пройдет у нее без слез.
И получится так, что горе вы принесете только тому человеку, который вас любит.
– Что же мне делать? – если человек задает такой вопрос, он, по крайней мере пока, не собирается поступать никак. После этих слов, оставалась последняя опасность – мальчик мог просто соскользнуть с карниза.
– Можете, например, посмотреть на то, как старики лазают по балконам.
Петр, неспешно и умышленно кряхтя, стал перебирать на соседний балкон:
– Эх, в боевом походе, тяжелее было.
– А вам приходилось участвовать в боевых походах?
– Да. С Суворовым, через Альпы.
– Я читал Суворова «Аквариум».
Он, в этой книге, ничего не пишет об Альпах.
– Напишет в другой книге, – оказавшийся рядом с парнем Петр, мгновенно захватил его, скрепив ладони на его груди борцовским замком, и перетащил того обратно через перила.
После этого, он посмотрел вниз.
На пятиэтажность.
И тогда, у Петра закружилась голова…
…В квартиру Гриши, Петр вернулся через подъезд.
Внизу он постоял немного, и сорвал травинку на газоне.
– …Ты, что, на улицу выходил курить?
– Да. Подышать захотелось.
– Дышал бы на балконе.
Времени прошло так мало, что разговор в комнате продолжался почти на том же месте, где его оставил Петр.
– …Каждая сорванная травинка – это, по большому счету, вселенский взрыв, – говорили все, и никто в отдельности.
– Вряд ли, – сказал Петр.
– Просто ты его не замечаешь.
– Если бы я один.
Землятресение на Кавказе затронуло всех – хотя, и оно, не было вселенским взрывом.
А, кто-нибудь из вас заметил вселенский взрыв две минуты назад?
– А, что произошло?
– Вот, – Петр протянул друзьям, сорванную во дворе травинку, – Хотя, рвать траву на газонах, конечно же – плохо.
– Петя, я тебя уважаю, но здесь ты не прав.
Дело в том, что мы, художники и поэты, хотя и влияем на души людей, в той или иной степени, но нам никогда не приходилось в реальности спасать жизнь людей.
