Если бы ты, когда-нибудь, спас человека от смерти, ты бы по-другому смотрел на гибель живого.
– Наверное, – ответил Петр…
…О своем собственном самоубийстве, Петр не задумывался, хотя мысль о том, что его жизнь оказалась никому не нужна, не раз вставала перед ним. Вставала предателем…
…Когда Лена рассталась с Петром, и воздух, заполненный небом, для него вдруг стал пустым и ненужным, Петр узнал – где именно болит душа.
Она болела в районе солнечного сплетения.
Болела совсем не аурной, а совершенно реальной болью, и об этом, Петр сказал своей знакомой журналистке Анастасии.
– Исхудал ты весь, Петька. На лице одни глаза да нос.
Петь, брось ты переживать из нас, баб. Относись ко всему философски – ты, ведь, интеллигент.
– Интеллигенции у нас нет.
– Интеллигенции нет, – проговорила Анастасия, глядя на Петра, – А интеллигенты остались.
– Остались, – вздохнул Петр, – Чем больше в обществе интеллигентов, тем меньше у общества непонимания то, что оно недополучает.
– Если в желудке болит, то тебе поможет обычный гастал или но-шпа.
– Поможет, – согласился Петр, хотя и не поверил в это.
– А я могу тебе чем-нибудь помочь?
– Не знаю. Может, мы это… – Петр прервал фразу, подыскивая подходящее слово.
– Знаешь, Петя, ты не суди ее.
Женщина – это ведь, божья тварь… А, мы «это», у тебя или у меня?
– Пойдем в лес.
– Давай. Только возьми какой-нибудь плед.
Петр зашел домой и взял плед и бутылку сухого вина из бара. С тех пор, как он бросил пить – вино в его доме было всегда.
Когда он пил – вино в его доме случалось часто, так, что, в этом смысле, почти ничего не изменилось.
Только теперь в его доме было хорошее вино…
…Через пол часа, они вдвоем, написали очередную первую главу в истории человечества.
А еще через некоторое время, расслабившийся, но уже уравнявший дыхание Петр, смотрел на обнаженное, загорелое тело Анастасии, сидевшей на коленях и пившей вино прямо из горлышка.
И на то, как лучи солнца, отражавшиеся и преломлявшиеся в линзе из виноградной лозы, сверкали на голубизне неба.
– Ты молодец, Петька. Хорошо, что вино взял.
– Я лимон забыл.
Анастасия прошлась глазами по телу художника от пальцев ног до макушки, задержав взгляд где-то посередине, полукавничала искринкой зрачков:
– Ничего. Я найду себе что-нибудь кисленькое.
– Тогда, мне будет сладко, – еще успел подумать Петр, магелланствуя в удовольствие…
…По поводу того, является ли женщина «Божьей тварью», Петр как-то спросил у батюшки из Гребневской церкви:
– А, может, женщина – это, все-таки, создание дьявола?
Батюшка задумался о чем-то своем – и Петру показалось, что седовласый человек в долготерпеливой одежде что-то вспомнил – а потом ответил:
– Не каждая…
А еще через некоторое время, он добавил:
– Все равно, Бог любит людей независимо от их достоинств или недостатков, – и Петру ничего не оставалось, кроме как вздохнуть:
– Тогда, у нас с Ним возникают одинаковые проблемы…
…Анастасия оказалась права.
Гастал помог.
Хотя и только на время…
…Любовь зреет в любви…
Ленина любовь к Владимиру как-то не вызревала. И до счастья, почему-то, не доживалось.
…Выйдя замуж, Лена, как будто и не села в поезд, а попала в зал ожидания на станции, на которой забыли вывесить расписание движения.
И было не понятно – ходят ли вообще, поезда по тому пути, на котором находится эта станция.
А если ходят, то не известно – какова цель их маршрута.
Куда ведет эта дорога?
Предвидеть то, как сложится ее жизнь с новым мужем, она не могла.
Не хватало воображения.
И это было не ее проблемой, а общечеловеческой.
Воображения людям всегда хватает только на то, чтобы выдумать лучшее, а не на то, чтобы представить все так, как станет на самом деле.
Видимо, это происходит оттого, что воображение – это защита от судьбы, а не нападение на нее…
…Лена готовила мужу завтрак на кухне.
Думать о том, кому бы она предпочла жарить яичницу, ей не хотелось, а, может, она уже боялась.
Или, просто торопилась на работу.
Муж в это время еще лежал в постели.
Из них двоих, на работу нужно было торопиться только ей.
Так уж вышло, что ее муж жил проще.
Не то, чтобы Владимир, муж Лены, был пьяницей, лентяем или ничего не умел – просто он был никем.
