Эксперт – это такой человек, который сам сделать ничего не может потому, что не знает, но имеет свое мнение, которое кажется ему окончательным.
К экспертам обращаются те, кто разбирается в чем-то еще хуже, чем эксперты.
Но, по крайней мере, отдает себе в этом отчет…
…И еще, мы довольно долго жили с Лидкой в одном дворе, но я ни разу не слышал, ни об одном ее романе.
Вряд ли она лесбиянка, но, по-моему – старая дева.
Не все изменения в нравах я приветствую, но, на мой взгляд, для взрослых, девственность – это недостаток…
У Лидки много связей, и я решил обратиться к ней – вдруг кто-нибудь из депутатов захочет помочь.
Хотя бы из пиаровских соображений.
Вопрос это спорный – целесообразность таких поступков.
Для идеалистов.
Я же, без сомнений, готов воспользоваться недобрыми качествами людей, на доброе дело.
Ее телефон у меня был, и мы договорились о встрече. Об одном я забыл – Лидка, кроме всего прочего, как и все идиоты, являлась законченной антисемиткой.
Пропуск мне выдали где-то на задворках Законодательного собрания, в светлой, стеклянностенной пристройке, напоминающей кафешки времен застоя расцвета «застоя».
После того, как меня ощупали металлоискателем между здоровенных, сталинской закройки, дверей, я оказался в Законодательном собрании.
Глядя на эти двери, я почему-то вспомнил о том, что слышал от кого-то, что законодателей во Франции называют «торговцами «недвижимостью»».
…Честно говоря, я, в отличие от большинства своих современников, не знаю – власть должна быть сильной или слабой?
И однажды, я спросил у Петра Габбеличева:
– Почему все думают, что власть должна быть сильной?
Петр был занят рисованием собственного автопортрета – впрочем, автопортреты не бывают несобственными, если художник не зарывается и не изображает вместо себя Жан-Жака Руссо или победителя олимпиады – для какого-то своего сборника рассказов, а рисунок карандашом требует полной сосредоточенности.
И, все-таки, он ответил:
– Потому, что никто не задумывается о глупости поговорки: «Сила есть – ума не надо…»
А потом добавил:
– Сильной должна быть не всласть – сильным должен быть закон.
…Я поднялся на пятый этаж на лифте, и первое, что услышал, постучавшись в дверь Лидкиного кабинета – комнатушки метра четыре квадратных, со столом из ближайшей школы и двумя стульями.
Одним – для нее.
Другим – как я понял – для меня:
– Надеюсь, ты – патриот?! – в ее словах вопроса было, явно, больше чем восклицания.
Вот есть такие люди.
Им и в голову не приходит, что человек может обратиться к ним за советом, с бедой, наконец.
Каждую встречу, они воспринимают, как возможность вербовать своих сторонников.
Наверное, они думают, что весь мир крутится только вокруг них, и остальные люди не могут оказаться сами по себе, а обязательно должны быть «За» или «Против».
В общем, не смотря на то, что кабинет Лидки наверняка мыли ежедневно, в нем продолжало пахнуть своим, а не моим временем.
Конечно, я художник, то есть человек такой профессии, что от меня можно было ждать чего угодно. Например, продажи Родины Североамериканским соединенным штатам или Южной Корее.
Что поделаешь – космополит.
Хотя смысл этого слова, мне, лишь совсем недавно, объяснил Ваня Головатов.
На какой-то читательской конференции, ему задали вопрос:
– Вы, что, космополит?
– Да, – ответил Иван, – Во всякой случае на столько, что я вполне могу враждовать с дураками любой национальности.
Разумеется, все Лидкины выкрутасы я понимал, и, потому, скромно потупившись в пол, ответил: – Еще какой…
На самом деле, я терпеть не могу политических патриотов: если люди профессионально занимаются любовью к Родине или еще к чему-нибудь, то, похоже, они просто ничего не умеют делать. Кстати, в районе Тверской у нас две организации, профессионально занимающиеся любовью.
– Тогда ты понимаешь, что евреи поработили страну!
– Не понимаю, – ответил я, – Меня, лично, никто не порабощал.
Может, мы с Лидкой живем в разных странах, а, может она, как и еще очень многие у нас в стране, просто дура, занимающая место, которое должен занимать умный человек.
– Андрей, ты, что же, думаешь, что евреи могут понять Россию? – ее вопрошания становились уныло однообразными, как всякий национализм.
