Далдар Роуд представляет собой своеобразный рынок. По одну его сторону тянутся дома проституток, по другую — груды дров и лавки, собранные из кусков старого железа. Здесь можно найти различных женщин и любое дерево. В кучах лежат доски из бамбука, акации, тикового дерева, изъеденный белыми муравьями шишим[47].
У порогов своих домов, поджидая клиентов, сидели женщины с лицами, обезображенными венерическими болезнями. Из канав шел зловонный запах мочи и винной рвоты, на поверхности плавали увядшие цветы жасмина. Слышались звуки барабана, скрипки, свирели, пошлых песенок из кинофильмов. И над всем этим нависла глубокая темнота, подобная исчадию ада. Кто эти женщины — человеческие создания или тоже обломки деревьев? А маклеры — это люди или куски железа? Что это звучит — песни живого мира или завывание ада и смерти? Это рынок мира живых или сборище заблудших душ?! На минуту забываешь, что это тот самый мир, в котором невинные дети прижимаются к материнской груди, где непорочные женщины с красной полоской на проборе[48], прикрыв лицо концом сари и стыдливо опустив глаза, подносят пищу своим усталым мужьям.
* * *
Лачи вдруг показалось, что это она поет в каждом доме, она танцует, что это ею торгуют. Она гневно сплюнула:
— Отвезите меня обратно!
— Ночь только еще началась, дорогая! — ответил Хаджи, беря ее за руку. Он уже успел выпить четыре рюмки виски и был навеселе.
Лачи попыталась высвободить руку, но Хаджи силой привлек её и усадил подле себя.
— На, выпей!
Лачи взяла стакан и выплеснула виски ему на голову:
— Сын свиньи! Негодяй!
Мир Чандани, рассердившись, ударил ее по лицу. Лачи рассвирепела. Она набросилась на Чандани и повалила на землю, а когда Хаджи поспешил ему на помощь, повалила и его и, отбивая дробь на их головах, имитируя барабанный бой, громко подпевала:
— Так дхана, дхан тхайя! Так дхана дхан, так дхана дхан! Так… Так!!
Мир Чандани и Хаджи подняли крик. Началась суматоха. Лачи, надзиратели, посетители, музыканты, торговец ароматическими маслами — все кричали, колотили, били друг друга. Лачи, как взбесившаяся тигрица, набрасывалась на всех — одного била, другого толкала, третьего дергала за волосы, впивалась ногтями в лица, при этом дико кричала и пританцовывала.
Появилась полиция. Вмиг наступила тишина. Все были арестованы. Надзиратели пытались договориться о чем-то с полицейскими, но безрезультатно.
— Будете объясняться в полицейском участке, — заявил сержант.
Всех заперли в темной комнате. Один из надзирателей получил позволение позвонить Кали Чарану, и тот вскоре прибежал, задыхаясь, с испариной на лбу и трясущимися руками. Если полиция не замнет это дело, то его уволят, а быть может, и засадят в тюрьму.
Инспектор и заместитель начальника тюрьмы переговорили с глазу на глаз. Кали Чарану устроили свидание с Хаджи и Мир Чандани. Из одного кармана кое-что перекочевало в другой, из другого в третий. Все было улажено. Мир Чандани и Хаджи и не беспокоились: они отлично знали, что в мире нет ничего сильнее денег.
Кали Чаран облегченно вздохнул, когда группа развлекающихся вернулась в тюрьму. Чуть было не лишился работы!
Будь это во власти Кали Чарана, он заковал бы Лачи в кандалы, потому что из-за ее упрямства завязалась эта драка. Если бы полицейский инспектор не пошел ему навстречу, газеты и корреспонденты, падкие до сенсаций, имели бы полное право задать вопрос: «А каким образом заключенные попали в полицейский участок?» Он очень злился на Лачи. «Подлая цыганка, гроша ломаного не стоит, а строит из себя бог весть что!» Ему хотелось связать ее и исхлестать розгами. Мысленно он проделал это и получил какое-то удовлетворение. Но в действительности… Хуб Чанд писал портрет Лачи, она каждый день бывала у него и, несомненно, рассказала бы ему, стоило только Кали Чарану не то что выпороть ее, а даже просто плохо обойтись с ней. А тогда положение его было бы незавидным, поэтому Кали Чаран и не придирался к Лачи, чтобы она никому не рассказывала о происшедшем, иначе будут большие неприятности ей, Джинан. Лачи не хотелось причинять ей зло, и она молчала. Само собой разумеется, что после этого случая Лачи и Диляра перестали разговаривать друг с другом. Причиной была не личная неприязнь. Они не ругались между собой, нельзя сказать, что они ненавидели друг друга. Это была борьба взглядов. Диляра считала, что Лачи слишком большое значение придает своей чести, которая, по мнению Лачи, связана с душой и всем существом женщины.
